Когда они доходят до комнаты, Марчи на секунду берет ее руку, весело пожимает и оставляет Клэр переодеться. С ее уходом воцаряется тишина. Клэр осматривается, видит книгу, которую читает Бойд, его очки, аккуратно положенные рядом с кроватью. Комната большая и квадратная, с выходящими на юг окнами. Клэр отворяет ставни, впуская знойный воздух и косые лучи заходящего солнца. Стены выкрашены в яркий охристый цвет, высокий потолок покоится на темных деревянных балках, пол выложен терракотовой плиткой. Над камином висит картина с изображением Мадонны, другая – с видом Парижа – над кроватью с изукрашенной медной спинкой и заметно продавленным посередине матрасом. Когда слуга вносит багаж, дверь протестующе скрипит. Она сделана из такого же старого дерева, что и потолочные балки, веса ей добавляют и массивные медные петли. Словно в замке, думает Клэр. Или в тюрьме. Она опирается на подоконник и смотрит на теснящиеся внизу красные крыши и узкие улицы. Прямо позади дома Кардетты разбит небольшой сад, где мощеных дорожек больше, чем цветочных клумб. Там можно укрыться от солнца в тени смоковниц и олив или на оплетенной виноградом веранде. В саду множество пряных растений, но мало цветов и вообще нет травы. Одну из смоковниц облюбовала стайка птичек. Клэр они хорошо видны, пташки шуршат листьями, скачут, словно блохи, и скорее щебечут, чем поют, но и это приятный звук.
Скрип и скрежет дверных петель возвещает о приходе Бойда. В его походке и манере стоять слегка сутулясь сквозит некое самоуничижение, словно он собирается просить прощения. Клэр улыбается и направляется к нему, чтобы его обнять, прижаться к гладкой ткани рубашки и небольшому треугольнику обнаженного тела в зазоре ворота. Она гораздо ниже его, и ее волосы касаются жестких уголков и пуговиц воротника. От него исходит кисловатый запах, и она не помнит, чтобы ощущала его прежде. Разве что однажды. От этого ей становится не по себе.
– Я так рад, – бормочет он ей в макушку. Затем отстраняет ее на расстояние вытянутых рук и внимательно оглядывает. – Ты же была не против приехать сюда?
Клэр пожимает плечами и не может заставить себя солгать. Ведь на самом-то деле она была против. Ей нравится размеренная домашняя жизнь в Хэмпстеде. Во время каникул она собиралась вместе с Пипом пройтись по их любимым местам в Лондоне. Ей не хотелось признаваться себе, что она обрадовалась, когда Бойд сообщил, что уезжает на все лето в Италию, но это было так. Для него было лучше заниматься делом, а для нее с Пипом – иметь дом в своем распоряжении и проводить время вдвоем. Шуметь и дурачиться, как им заблагорассудится. Говорить, о чем хочется. Она грезила о лете, таком чудесно длинном и безмятежном, но звонок Бойда развеял ее мечты.
– Я была удивлена. Обычно ты не просишь меня пускаться в путешествия, да еще в такие длинные. Но со мной был Пип, и мы прекрасно провели время. – Это, во всяком случае, было правдой.
– Я знаю, что это могло показаться несколько необычным. Но Кардетта настаивает, чтобы я остался здесь, пока не будет закончен проект, и я не могу… это слишком выгодный заказ, чтобы от него отказываться. И вообще, мне нравится эта работа. Проект интересный. – Он целует ее в лоб, не отнимая ладони от ее щеки. – Я не мог и помыслить о такой долгой разлуке, – говорит он.
Клэр хмурится:
– Но когда ты в первый раз позвонил, ты сказал, что это Кардетта захотел, чтобы мы приехали – Пип и я? Зачем? Чтобы составить компанию Марчи?
– Да. Возможно. В любом случае он только предложил и навел меня на мысль. Ведь приглашение должно было исходить от него. Я не мог обратиться к нему с подобной просьбой и тем самым вынудить принять вас.
– Понятно.
Клэр высвобождается из его рук и идет распаковывать сумки. Ей все представлялось иначе, когда он первый раз позвонил вскоре по прибытии в Италию. Даже искаженный и дребезжащий, голос на другом конце провода звучал напряженно, встревоженно, почти испуганно. Она поняла это по резкой, обрывистой манере разговора и сразу же ощутила страх и знакомую тяжесть в желудке, словно наглоталась мокрого песка. Они были женаты десять лет, и все это время она оставалась настороже, высматривая малейшие признаки подступающей депрессии. Последствия были ей слишком хорошо знакомы. И сейчас грозные признаки налицо – она заметила их сразу, едва только он помахал им из машины. Но иногда все сходило на нет само собой. Она не собирается опережать события или провоцировать неприятности, которых, возможно, удастся избежать.
Робкая от рождения, выросшая в семье, где никто и никогда не повышал голос, не спорил и не говорил о своих чувствах, Клэр всем своим существом стремилась к миру и спокойствию: никаких потрясений, неожиданностей или неловких ситуаций. С годами приступы, случавшиеся у Бойда, до предела обострили ее страхи. Целые дни, недели, иногда месяцы он бывал сам не свой, молчаливый, непредсказуемый, непроницаемый. Пил бренди в любое время дня и ночи, не работал, не выходил из дому, почти ничего не ел. Молчание сгущалось вокруг него подобно черной туче, а Клэр бывала слишком напугана, чтобы прорваться сквозь эту завесу. Она ходила вокруг его скорлупы, мучаясь от собственной робости, неспособности вытащить его на свет божий. Порой стоило ему посмотреть на нее, как он начинал судорожно рыдать. Порой он вовсе переставал ее замечать. Она помнила, что случилось, когда ей удалось уговорить его отправиться в Нью-Йорк несколько лет назад, и что могло бы случиться, не прими она мер. В такой ситуации она сама не могла ни спать, ни есть. Заложница его настроения, она была слишком напугана, чтобы подать голос. Когда все заканчивалось и Бойд наконец брал себя в руки, принимал горячую ванну и просил чашку чая, ее облегчение бывало таким огромным, что приходилось садиться и ждать, пока восстановится дыхание.
Бойд смотрит, как она вешает свои юбки и платья в громадный шкаф, стоящий у противоположной стены. Он сидит на краю постели, положив ногу на ногу и обхватив руками колено.
– Это могла бы сделать служанка, у Кардетты их, кажется, несколько сотен, – говорит он.
Клэр улыбается ему через плечо.
– Я вполне способна справиться и без горничной, – отвечает она. – Значит, он очень богат?
– Полагаю, да. Это один из старейших и самых больших домов в Джое, во всяком случае из тех, которые он мог получить.
– Да?
– Кардетта не всегда был богат – он двадцать лет прожил в Америке. У меня сложилось впечатление, что местные синьоры – высшее здешнее общество – относятся к нему как к выскочке.
– Что ж, думаю, их можно понять, – отвечает она. – Особенно учитывая его столь долгое отсутствие. Как он нажил свое состояние?
– В Нью-Йорке.
– Да, но…
– Оставь это и иди сюда, – говорит он, притворяясь рассерженным.
Клэр смотрит на мятую шелковую блузку, которую держит в руках, ее бледно-желтый цвет, точь-в-точь такой, как напоенное золотистым сиянием небо за окном. Ей бы очень хотелось откликнуться на его призыв не задумываясь, но она ничего не может с собой поделать. И все же она улыбается, нерешительно присаживаясь к нему на колени. Он обнимает ее за талию и приникает лицом к ее груди, отчего-то это получается несексуально, как если бы он хотел спрятаться.
