– Ну, все-таки спасибо, Пино, – произносит он, и Пино дружески хлопает его по спине, так что Этторе едва не падает.
– Не нужно благодарить за то, что и ты сделал бы для меня. Перестань. Это выводит меня из себя. Ну как там? Твоя тетушка по-прежнему живет как королева.
– Да. И это… немыслимо. Кажется, она не замечает ничего вокруг. Словно смотрит по сторонам и по-прежнему видит Нью-Йорк, продолжая жить так, как жила бы там.
– Ну, может, и не совсем так. Наверное, просто не хочет замечать. Да и что она может изменить?
– Ничего. Но она могла бы, по крайней мере, осознать это… Это какое-то окаменелое бесчувствие. Я не могу понять, глупа она или просто… – Он пожимает плечами.
– Что?
– Чокнутая. – Этторе останавливается, перехватывает костыль и разжимает пальцы, чтобы облегчить боль в запястье. – Она выставляет напоказ свои драгоценности, чтобы всякий мог их видеть, – золото и бриллианты. У нее в шкафу сейф, набитый купюрами, там больше денег, чем мы с тобой видели за всю жизнь, Пино! Она говорит, мой дядя не доверяет банку. Поэтому он просто складывает их там. Она вынула оттуда и дала мне вот это. – Он достает из кармана жилета свернутые купюры. – Протянула мне, словно мелочь на карманные расходы. Пино, она чокнутая.
– Господи Иисусе! – восклицает Пино, и глаза его округляются. – Может, она все еще сходит по тебе с ума. Не размахивай бумажками, Христа ради. Кто-нибудь перережет тебе глотку за эти деньги.
– Знаю.
– Может, не такая уж она и чокнутая. Живет в доме за пятнадцатиметровыми стенами, окруженном собаками и сторожами. Почему бы ей не носить бриллианты? Чем она нам поможет, если спрячет их подальше?
– Она могла бы продать их. Тогда Леандро повысил бы плату работникам или нанял бы больше людей, – с горечью говорит Этторе. – Все время сбора урожая он поет ту же песню, что и остальные, Пино. «Я на грани краха, этот урожай не принесет мне никакой прибыли, я плачу вам больше, чем выручу за продажу зерна». – Этторе качает головой. – А сам сидит на деньгах, на которые можно купить всю Джою вместе со всеми ее обитателями. И Марчи говорила, что у него еще деньги в Нью-Йорке – деловые интересы. Я думаю, там на него работают сыновья.
– У богатых иные представления о том, каково быть бедным, чем у тех, кто действительно беден.
– Но это же дядя Леандро, Пино! Он знает!
– Он знает, но он нажил состояние, Этторе. Деньги меняют человека. Возможно, мы стали бы такими же, если бы разбогатели.
– Нет. Никогда. Я бы не смог забыть, откуда я и что я видел, как забыл он. Или каково это – не есть четыре дня кряду…
– Остынь, Этторе! – Пино улыбается. – Что он должен сделать? Раздать все свои деньги и вновь стать бедняком? И что это изменит?
– Возможно, он вернет свою душу.
– С каких это пор ты стал святошей? – вопрошает Пино, и Этторе чуть улыбается. – Не будем торопить события и лезть на рожон. Сегодня ты при деньгах. И все, кого ты любишь, будут сыты. Довольствуйся этим.
– Возьми, – говорит Этторе, вынимая из свертка две банкноты и протягивая их Пино.
– Нет, оставь себе. Тебе нужно кормить больше ртов.
– Мне хватит. Возьми, это тебе и Луне, и не спорь.
– Спасибо, Этторе, – кротко говорит Пино.
– Не благодари за то, что ты сделал бы для меня, – отвечает Этторе.
И тут сзади раздаются выстрелы, и их грохот разносится по переулку; мужчины мгновенно приседают на корточки, закрывают головы по старой солдатской привычке и затем в наступившей тишине оборачиваются, словно думая увидеть пули или врагов. В глазах Пино Этторе видит отражение собственного инстинктивного страха. Мы не солдаты, думает он. И никогда ими не были. Мы хотели быть фермерами.
– Начинается, – говорит Пино.
Этторе поднимается, хватает костыль и ковыляет дальше.
– Это началось давным-давно. Давай шевелись!
Сзади снова гремят выстрелы, быстрой очередью, словно пригоршня камешков, с силой брошенная в стекло. Слышатся крики, нарастающий гул голосов и приближающийся топот ног. Этторе и Пино бегут дальше, в лабиринт улочек и затем в тупик, заканчивающийся двориком, где живет Этторе.
– Я должен идти домой. Луна одна, – задыхаясь, произносит Пино.
– Да, иди! Я зайду к тебе, перед тем как поеду обратно, – говорит Этторе.
Пино хлопает его по плечу и бежит вниз по переулку.
Этторе взбирается по ступенькам к своей двери, врывается внутрь и внезапно останавливается. Лезвие ножа застывает на волосок от его горла; он моргает в темноте и видит сверлящие его глаза сестры.
– Паола! – вырывается у него сдавленный возглас; с облегчением выдыхая, Паола опускает нож, ее плечи ссутуливаются.
– Матерь Божья! Я чуть не перерезала тебе горло, Этторе! – говорит она, прикрывая глаза свободной рукой.
– Я заметил.
– Я слышала выстрелы – и подумала, что ты грабитель! Или один из этих подонков в черных рубашках. – Она коротко обнимает его, не выпуская ножа, и Этторе чувствует под ее одеждой твердые кости. От нее исходит резкий запах страха и детской рвоты.
– Якопо здоров? А ты?
– Да, с ним все в порядке. Сегодня утром он всю меня облевал, а потом смеялся над этим. – Она пожимает плечами, и ее взгляд невольно обращается к деревянному ящику, где спит сынишка.
Этторе обводит глазами свой дом. После света и простора массерии он кажется норой. В темноте в противоположном конце комнаты тихо кашляет Валерио в своей каменной нише.
– А как отец? – тихо спрашивает Этторе.
Паола вновь пожимает плечами, тревога набегает на ее лицо.
– Все слабее и слабее. Почти ничего не ест, хотя и дать-то ему нечего. Мне кажется, у него лихорадка. Не очень сильная, но уже несколько дней.
– Эй, вы, двое, перестаньте говорить обо мне так, словно меня тут нет, – ворчит Валерио.
Этторе подходит к отцу, встает рядом с ним, и Валерио поднимает на него затуманенный взгляд. Запавшие щеки покрыты седой щетиной, под глазами коричневые круги.
– Может, стоит послать за доктором, чтобы он осмотрел тебя, отец? У меня есть деньги – от дяди Леандро.
– От него! – Глаза Валерио сверкают. – Что же, теперь он подает нам милостыню, этот заносчивый сукин сын? – Вспышка гнева вызывает новый приступ кашля.
– Я отработал их. Ну, часть из них, – говорит Этторе. – Так позвать доктора?
– Какой смысл? Он ничем не поможет, только пошлет к своему брату купить лекарств, которые не действуют. Сделай милость, оставь меня в покое. А лучше пойди и купи на эти деньги вина. Но я знаю, такой услуги ты мне не окажешь. – Валерио устремляет безразличный взгляд на тени. Дыхание вырывается из его груди с тихим свистом, ребра при этом едва поднимаются. Этторе сжимает зубы.
