– Ох, Этторе, доброе утро. Милый мой мальчик, ты ужасно выглядишь! Ради всего святого, что с тобой? Ты болен?
– Этторе теперь работает сторожем, наверное, он после ночной смены, – говорит Клэр, вспоминая слова, сказанные им накануне. Искушение взглянуть на него очень велико, но она предусмотрительно не поддается ему, боясь, что не сумеет отвести от него глаз. Она ощущает покалывание в щеках и опасается, что вот-вот зальется краской.
– Он работает? О, это же чудесно, Этторе! Я так рада, что ты наконец согласился! – восклицает Марчи так громко, что Этторе вздрагивает. Он вопросительно смотрит на Клэр, и она делает судорожный вдох.
– Она рада, что вы согласились работать, – переводит она на итальянский; Этторе хмурится, опускает глаза и кивает.
– О дорогая, он не выглядит довольным. Может, мне не следовало ничего говорить, это все мой длинный язык! Ладно, давайте сменим тему. Как твоя рука, Филиппо?
– Прекрасно, правда. Спасибо за беспокойство. Почти не болит, – говорит Пип. Но правая рука у него забинтована, и он пытается есть левой.
– Давай я намажу тебе джем? – предлагает Клэр и тянется к его тарелке, но он решительно мотает головой:
– Я сам могу, Клэр.
– Хорошо, – говорит она, выпрямляясь.
– Что у него с рукой? – спрашивает Этторе, кивая в сторону Пипа.
Солнце заставляет его жмуриться, пока глаза не превращаются в узкие щели, вокруг которых кожа собирается морщинками, и радужки лишь посверкивают меж черных ресниц. Говорит он так же медленно, как Клэр, тщательно выбирая и обдумывая каждое слово. Она вспоминает, что итальянский для него не родной язык, как и для нее.
– Он играл с собакой, и она его укусила, – отвечает она.
– С какой собакой? С одной из тех, что здесь, в айе? – Он качает головой, когда она кивает в ответ. – Ему повезло, что он остался жив. Я видел, как такой пес убил паренька. Вцепился ему в горло, – говорит он, хватая себя для наглядности за шею. Руки у него темно-коричневые, иссеченные шрамами, покрытые мозолями, ногти широкие, обломанные. Рука Клэр тоже невольно тянется к горлу, повторяя его движение.
– Эти собаки здесь? Это произошло здесь? – спрашивает она, затаив дыхание.
Этторе кивает:
– Он пришел за мотыгой. Та, что была у него, сломалась. Он просто не знал… куда идти.
– Я должна знать, о чем вы говорите, – улыбаясь, вступает в разговор Марчи.
– Он говорит… он говорит, что собаки уже нападали раньше, когда к ним по ошибке подошел паренек. И они… загрызли его насмерть. – Произнося это, она смотрит на Пипа, сомневаясь, что это стоило переводить. Он вертит в пальцах кончики повязки, и на скулах его вздымаются желваки.
– Что! О, я уверена, он ошибается, никогда не слышала, чтобы здесь произошло нечто подобное! Я бы об этом знала. Наверное, он имеет в виду другую ферму, – возражает Марчи.
– Он говорит – здесь, – отвечает Клэр.
– Ты все это выдумала, чтобы напугать меня и чтобы я не подходил к ним, – говорит Пип.
– Нет же, – тихо оправдывается Клэр. – Пип, пожалуйста…
– Хорошо! Я все понял! – Он выбирается из-за стола, неловко орудуя перебинтованной рукой, и направляется к лестнице.
– Филиппо, солнышко, – кричит Марчи ему вслед, но он скрывается из вида, голова опущена, раненая рука прижата к груди.
– Он испугался? – спрашивает Этторе.
Клэр качает головой:
– Нет. Он злится на меня. Это моя вина, что мы тут очутились, – он так считает. Он хотел подружиться с этим псом.
– Ему следует выбирать друзей более осмотрительно.
– Ему здесь особенно не из кого выбирать.
– А почему вы здесь? – спрашивает Этторе. И она не может понять, то ли он проявляет любопытство, то ли негодует на их присутствие. Ей хочется объяснить ему, но она не может найти нужных слов. Она не знает, как будет по-итальянски заложники.
– Не знаю. – Это все, что она может сказать. – Только ваш дядя может ответить.
Этторе смотрит на нее долгим взглядом.
– Вы откровенны, – говорит он, и Клэр нечего ему на это ответить.
– Что нам сейчас необходимо, так это слегка разрядить атмосферу и повысить настроение, – заявляет Марчи. – Этторе, как ты думаешь, Паола сможет прийти к нам на чай и принести своего сынишку? Боюсь, я не могу пригласить твоего отца, чтобы не выводить из себя Леандро. – Она не ждет, что Клэр переведет или ответит, и продолжает: – Музыка, вот что нам нужно. Веселая вечеринка с музыкой, чтобы бедняжка Пип взбодрился и вы, Клэр, перестали бы так нервничать. Я раздобуду граммофон, чего бы мне это ни стоило. Где бы нам его разыскать? Должен же быть в Джое хотя бы один, который мы могли бы одолжить или купить. Еще мы можем позвать доктора с женой и дочкой поужинать вместе. Что вы по этому поводу думаете, Клэр? Сколько Пипу лет? Мне кажется, их девочке лет шестнадцать. Они могут потанцевать! Как вы полагаете, рука не будет его сильно беспокоить? Или через пару недель, когда рана заживет? Музыка! Я не слушала музыки уже тысячу лет. Знаете, ведь раньше я пела, а не только играла на сцене. Я могу исполнить какие-нибудь популярные песенки, если бы только было фортепиано или какой-нибудь другой аккомпанемент…
Марчи говорит и говорит, пока Этторе пьет кофе, наполовину разбавленный горячим молоком, и ест белый сыр с хлебом, похрустывая корочкой. Теперь он ест гораздо медленнее, без прежней маниакальной сосредоточенности. Внезапно Клэр кое-что вспоминает.
– Марчи, а Пип говорил вам что-нибудь об ошейниках, которые носят телята? – спрашивает Клэр, прерывая ход мыслей Марчи, изливающихся бурным словесным потоком.
– Об ошейниках? О, это ужасно! Не могу на них смотреть. Их, конечно, иногда снимают в течение дня, чтобы телята могли пососать, но не менее чем за три часа до дойки или что-то в этом роде. Бедняжки! Но Пип ничего такого не говорил. Почему?
– Он сказал, что хочет поговорить с вами об этом. Но я объяснила, что вы, вероятно, не занимаетесь подобными вещами.
– О да, я тут совершенно ни при чем. Тут всем заправляет Людо, и он отчитывается непосредственно Леандро. Скажите Пипу, чтобы не смотрел, – вот мой совет. Не можешь смотреть – не смотри. Людо, Людо – мне нравится, как звучит это имя, а вам? Скажите Пипу, чтобы он не подходил к скотине, если это его огорчает. Я сама ему скажу. – Она взмахивает рукой. Когда она произносит имя Людо, взгляд Этторе впивается в нее. Марчи поднимает на него глаза и улыбается. Но ни она, ни Клэр не понимают, почему он вдруг делается мрачнее тучи. На его лице застывает такое страдальческое и суровое выражение, что на некоторое время все умолкают.
Позже, после урока актерского мастерства с Марчи или репетиции – Клэр не знает, как это можно назвать, – она заходит к Пипу в комнату. Он читает, лежа на боку. Клэр присаживается на матрас у его поясницы, и по тому, что он не поворачивается к ней и не садится, она понимает, что он все еще сердится. Она не знает, что ему сказать, и потому долгое время сидит молча. Из окна доносится звон колокольчика и приглушенный стук копыт, это стадо идет на дневную дойку. Наконец Пип со вздохом опускает книгу.
