– Пип…
– Я принес ему корочек с джемом, как ты мне советовала, и они ему ужасно понравились! Он подошел, чтобы взять их у меня с руки. И тут одна из собак гавкнула, и он испугался…
– О, Филиппо! Ты ведешь себя безрассудно, ну посмотри на свою бедную руку! – говорит Марчи. – Клэр, мне послать за доктором? Может, стоит наложить на раны швы?
– Не думаю. – Клэр наблюдает, как Анна промывает водой два глубоких отверстия, и вода в тазу окрашена в ярко-красный цвет. От этого зрелища у нее начинает кружиться голова – это кровь Пипа, и ее так много. – Наверное, это ни к чему. Думаю… достаточно тугой повязки. – Она старается, чтобы ее голос звучал спокойно и ровно. Притягивая к себе голову Пипа, она целует его кудри.
– Клэр, со мной правда все в порядке, – смущенно говорит он, но голос его не слушается. Наверное, он расплакался бы от обиды и боли, если бы не Анна и Марчи. Его останавливает желание вести себя как мужчина, которое недавно у него появилось.
– Ты должен держаться подальше от собак, Пип, – говорит Клэр.
– Но Бобби не виноват, Клэр, это…
– Нет уж, Пип, извини. Он тебя укусил, какова бы ни была причина! Держись от него подальше. Обещай мне, – настаивает Клэр. Она представляет себе огромную псину – стальные мышцы под мохнатой шкурой, шальной взгляд. Если бы он как следует вцепился в Пипа, то порвал бы его, как бумажную куклу.
– Но, Клэр…
– Нет, Пип! Просто сделай так, как я говорю!
Пип сердито отворачивается от нее. У изножья кровати стоит, заламывая руки, Марчи. Она не может смотреть на рану.
– Слава богу, Пип, ты легко отделался, это все, что я могу сказать. Как насчет бренди, чтобы успокоиться, а? – Она беспокойно улыбается ему и отправляется за бокалом. У Клэр не хватает духу возразить, что Пип еще слишком мал, чтобы пить алкоголь. Когда Марчи приносит бренди, Пип делает глоток, стараясь не уронить себя в ее глазах и изо всех сил сдерживая подступающий к горлу кашель.
Клэр остается рядом с Пипом, пока тот не засыпает с туго забинтованной рукой, покоящейся у него на груди. Она уменьшает огонь в газовой лампе, чтобы та перестала шипеть, и комнату наполняет темнота. Пол под босыми ногами Клэр теплый, она хлопает себя по предплечью, убивая комара и размазывая его по нежным волоскам на коже. Ей по-прежнему мерещится запах крови. Анна унесла таз с красной от крови водой, но металлический привкус во рту у Клэр остался. На повязке Пипа виднеется темное пятно, которое постепенно становится больше. Клэр вспоминает об обнаженном мужчине, которого заставили пастись, словно скотину; вспоминает о боли в обращенном к ней взгляде. Внезапно она с такой остротой осознает окружающее ее повсюду насилие, скрытое и явное, что с силой стискивает зубы. Это как электричество в воздухе перед ударом молнии. Она чувствует, как хрупко все вокруг, хрупко и обреченно; что-то надвигается, и буря непременно грянет. Больше всего на свете ей хочется быть подальше отсюда, где угодно, только не здесь.
Тихими и решительными шагами Клэр пересекает двор, двигаясь от тени к тени между островками света, падающего от ламп и фонарей. Из кухни, где едят работники, доносятся голоса, говорящие на местном наречии, громкие и насмешливые. Ей приходится несколько раз настойчиво потребовать, чтобы сторож отпер ворота, и ближайшая собака в айе угрожающе рычит. Здесь царит темнота, густая, непроницаемая, в которой скрываются сторожевые псы. Клэр рисует в своем воображении зубы, вонзившиеся в руку Пипа, с легкостью прорезавшие мягкую, податливую кожу и нежную красную плоть. Она вспоминает о Бойде, оставившем ее полуобнаженной в библиотеке, о том, как нахлынувшая волна стыда унесла вспыхнувшее желание, и о том, что теперь, когда они прикасаются друг к другу, она не чувствует ни единой нити, которая бы их связывала. С тех пор, как на ее глазах до полусмерти избили Франческо Молино, с тех пор, как она увидела Этторе Тарано. Она бежит вдоль стены, боясь из-за собак пересечь внешний двор. Без туфель она движется почти бесшумно. Пыль набивается между пальцами, стебли и камешки колют ступни. В какой-то момент ей приходит в голову безумная мысль, что она может убежать – скрыться в ночи и никогда больше не видеть ни своего мужа, ни Леандро Кардетту. В Джою, а там на поезд, в Бари, Неаполь, Рим, домой. Она поворачивается, чтобы пуститься в это безрассудное бегство, но стоит ей отойти от массерии, как ее охватывает такая непроницаемая темень, что она теряет всякую способность ориентироваться. Все вокруг исчезает. Когда она поднимает глаза, то не видит ни луны, ни звезд. Свет, падающий от строения позади нее, не способен рассеять мрак; ночь чернеет сплошной стеной. Она останавливается. Несколько шагов – и побег заканчивается. Несколько шагов – и она сдается. Ее руки бессильно повисают, и каждый нерв в теле словно обнажается. Услышав впереди какое-то движение, она судорожно вздыхает. Спрашивая, кто там, она уже знает ответ. Что-то едва заметно меняется в ее состоянии: хотя степень напряжения остается прежней, но оно словно выплескивается наружу, вместо того чтобы клубком свернуться внутри. Она всматривается в темноту, пытаясь разглядеть Этторе, но он больше походит на призрак, пока не встает прямо перед ней и в слабом свете, идущем от стены у нее за спиной, не вырисовываются его плечи, волосы, поднимающиеся углом брови. Глаза Этторе затуманены печалью. Клэр хочет поведать ему обо всем, но в следующий миг она уже не знает, что сказать.
И лишь когда он собирается уходить, она обретает дар речи и спрашивает его о здоровье, о ребенке сестры, о его английском. Она сама сознает всю глупость этих вопросов, но ей так хочется, чтобы он побыл с ней в этом саду, так хочется разобраться в своих ощущениях. Почему ее глаза ищут его повсюду, отчего все ее чувства – зрение, обоняние, вкус – обострились до такой степени, что это повергает ее в панику. Она говорит ему, что ей ненавистно это место и что ей хочется бежать отсюда. Слова изливаются, и она не в силах совладать с собой, тут же сожалея о сказанном, несмотря на то что говорит правду. Она не может найти нужное слово, и он приходит ей на помощь.
«Убежать». Он произносит это тихо, и она какое-то мгновение ждет, что он попросит объяснить, надеется на продолжение разговора. Но он лишь советует ей вернуться под защиту стен массерии, в его голосе звучит нетерпение, и Клэр чувствует разочарование. Она смотрит на себя его глазами и понимает, что ведет себя нелепо. Она для него пустое место, и ей никогда его не понять. Это настоящая пытка, которая становится еще мучительнее, когда он оставляет ее, ковыляя прочь на своем костыле. От него исходит легкий запах пота и чистой одежды. Она задерживает дыхание, прислушиваясь к затихающим звукам его шагов, пока не воцаряется тишина, нарушаемая лишь стрекотом сверчка среди листвы, едва слышным шорохом, доносящимся из массерии, и стуком ее собственного сердца, громко отдающимся у нее в ушах. Она не слушается совета и долго стоит за стенами в темноте, пытаясь разобраться в своих мыслях.
На следующее утро Этторе приходит к завтраку; он уже за столом, ждет, когда спустятся Клэр и Пип. Его глаза покраснели, под ними залегли тени, и Клэр, которая сама не сомкнула глаз в эту ночь, угадывает усталость в его тяжелом медленном взгляде. При виде Этторе Марчи лучезарно улыбается:
