Выведя мужчину из дома, сопровождающие отпускают его. Указательным пальцем правой руки он поправляет очки, и один из людей в черном с яростью бьет его дубинкой по лбу. Раздается жуткий звук, утробный и при этом странно глухой. Очки слетают, в голове зияет рана; Клэр слышит звон, с которым они ударяются о мостовую. Мужчина мешком оседает на землю, брызги крови разлетаются во все стороны. Левый глаз у него сильно поврежден, но человек, должно быть, еще в сознании, поскольку он подтягивает к груди колени и закрывает локтями голову, пытаясь защититься от ударов, которые вот-вот на него посыплются. Четыре дубинки поднимаются и опускаются, вновь и вновь, зажатые в руках с побелевшими костяшками. Еще долго после того, как он перестал шевелиться, его бьют ногами, целясь носками ботинок в мягкие части тела; закончив, мужчины тяжело дышат. Клэр не видит, как они уходят, не видит, идут ли они неспеша или бегут, словно преступники. Ее взгляд прикован к поверженному, изувеченному человеку, лежащему на камнях мостовой, и его маленьким разбитым очкам. Она садится на землю, не сводя с него немигающих глаз, словно он всецело завладел ее вниманием, а Пипа рвет неподалеку.
Много часов спустя Бойд будит ее, за ставнями уже темно. Он включает лампу у кровати, и свет отдается острой болью в ее голове.
– Как ты? – Он берет ее руку в свою, а пальцами другой проводит по щеке.
– Я хочу, чтобы мы уехали. – Клэр осторожно садится. Она ловит себя на мысли, что ей трудно говорить; мир вдруг изменился, он уже не тот, что был прежде, – он стал опасным и непостижимым; в тени прячутся убийцы. Внезапно Клэр остро осознает свою хрупкость. Понимает, как тонка грань, отделяющая ее от смерти. На ней все та же одежда, в которой она ходила на пасседжиату, и, опуская глаза, она боится, что увидит кровь. Ее трясет. – Мы все, ты, я и Пип. Я хочу, чтобы мы поехали домой.
– Клэр… – Бойд мотает головой.
– Пожалуйста, Бойд. Здесь творится что-то ужасное, и я не хочу при этом присутствовать… Я не хочу, чтобы Пип был здесь! Умоляю тебя, Бойд, – твой пятнадцатилетний сын только что видел, как человека забили до смерти!
– Надеюсь, он не умер. Он еще был жив, когда его несли…
– Это как-то меняет ситуацию…
– А разве нет?
– Ну, если он жив, то… я рада. Но это ничего не меняет, Бойд. Мы здесь чужие. – Она хочет унять дрожь, но все ее нутро неудержимо трясет.
– Мы не можем уехать, дорогая. – Бойд вновь мотает головой грустно, но непреклонно. Лампа освещает его лицо снизу. Он сидит на краю кровати, длинный, сутулый, сгорбив плечи. Клэр хочет достучаться до него, хочет, чтобы он прочувствовал ее потрясение.
– Почему нет? У тебя было время изучить это здание… Ты можешь делать свою работу в Бари или в Риме. Или в Лондоне – дома, Бойд.
– Это невозможно. – Он встает, отпускает ее руку, идет в другой конец спальни, затем обратно.
– Но почему?
– Потому что я дал слово, Клэр! Леандро попросил меня приехать сюда и поработать с ним над проектом, и я согласился. Я не могу отступиться.
– Почему нет? Я уверена, он поймет, – всякий разумный человек понял бы.
– Клэр, это невозможно! – кричит он, стоя напротив нее, опустив глаза и сжав кулаки.
Клэр смотрит на него долгим взглядом. И когда она начинает говорить, то произносит слова почти шепотом:
– Почему ты так боишься его, Бойд? Что было между вами? Ведь что-то было – что-то произошло в Нью-Йорке, так?
Бойд смотрит на нее, и глаза его блестят от навернувшихся слез.
– Ничего, – отвечает он резко, и оба знают, что это ложь. – Все, хватит. Ты моя жена, и мне… нужна твоя поддержка. Я принял решение.
– Но мне и Пипу незачем оставаться – я не связывала себя обещаниями, и наверняка Кардетта от нас этого не ждет. Поедем с нами, Бойд, – просит она.
– Клэр, нет. Тебе нельзя уезжать. Я не смогу здесь без тебя.
Клэр чувствует, что ее решимость слабеет; но если она отступится, то застрянет в Джое на все лето, и от такой перспективы ком встает у нее в горле. Превозмогая страх, ей нужно отстаивать свою позицию, ей нужно говорить с ним прямо, даже если это и выведет его из душевного равновесия.
– Я пойду… проведаю Пипа. – Она осторожно встает, опасаясь, что пол уйдет у нее из-под ног, и направляется в комнату Пипа, оставив Бойда в глубокой задумчивости стоять у кровати.
Пип опять сидит на подоконнике, плотно завернувшись в халат, как будто он замерз. У кровати на подносе стоит нетронутый ужин и чашка кофе латте с опавшей пенкой. Лицо Пипа пепельно-серое; Клэр подходит и обнимает его, прижимая его голову к своему плечу, через несколько секунд он обнимает ее, и она чувствует, как его тело начинают сотрясать рыдания.
– Он даже не пытался вырваться, – говорит он глухо и гневно.
– Я видела.
– Почему они на него напали? Где была полиция?
– Не знаю, Пип. Я тоже ничего не понимаю. Скоро мы будем дома. Мы не останемся здесь, ни ты, ни я. Хорошо? Мы едем домой. – При этих словах она вздрагивает; никогда прежде она не смела ослушаться Бойда.
– Ладно, хорошо. – Пип кивает и отстраняется от нее, и Клэр проводит рукой по его волосам, распрямляя их, и пытается улыбнуться. Его глаза расширены. – Я чувствую себя так, словно я соучастник, я смотрел, как все, и ничего не сделал, чтобы помочь. Бедняга. Он даже не пытался защищаться. Как ты думаешь, это те же люди, которых мы видели прошлым вечером? Может, тогда они тоже шли, чтобы с кем-то вот так расправиться?
– Тсс… Пип, постарайся поменьше об этом думать. Мы ничего не могли сделать. Это было… ужасно. Это было просто ужасно, я понимаю. Мы скоро уедем, обещаю.
– Обещаешь? – повторяет Пип. Он слишком расстроен, чтобы стесняться бегущих по щекам слез. Клэр кивает, целует свои пальцы и прикладывает к его лбу. – Ты дрожишь, – говорит он, и Клэр улыбается.
– Не могу унять дрожь. Я словно полная миска желе, – говорит она.
– Меня вырвало на ботинки мистера Кардетты, – произносит он без всякого выражения. – Помнишь, те черные с белым, с модной прошивкой?
– Ой-ой-ой, – бормочет Клэр и замечает на его лице слабый намек на улыбку. Но ее по-прежнему душит горловой спазм, и она чувствует, как сильно бьется под ребрами ее сердце.
Утром Клэр пьет кофе у себя в комнате, сидя у окна, чтобы можно было смотреть на небо. Ей не хочется спускаться, не хочется есть, не хочется видеть Леандро, и, когда Марчи входит и начинает порхать вокруг в своей обычной манере, взволнованная, воркующая, Клэр не может поддержать беседу. У нее кончились силы, в ушах все еще стоит дребезжание проволочных очков, падающих на мостовую. Бойд погрузился в зловещее молчание, которое ее так страшит, и она понимает, что сама подтолкнула его к этому. Но она не может заставить себя сказать, что остается; она так же боится расстроить Бойда, как и остаться в Джое. Она разрывается на части, и ей так хочется, чтобы он сказал им, что они могут уехать домой. Читая, она не вникает в слова, вздрагивая всякий раз, как с улицы доносится шум. Она стала свидетелем преступления, и у преступников есть повод наведаться к ней и к Пипу. Но свидетелей было много. Если бы преступники опасались свидетелей, они не стали бы избивать этого тщедушного человека в очках среди бела дня. Они хотели, чтобы люди видели их в деле. Клэр опускает книгу, когда эта мысль приходит ей в голову, и чуть не роняет ее, услышав стук в дверь. Она не отвечает, но через секунду-другую дверь все равно отворяется, и к ней медленно подходит Леандро.
