Затем Бойд настаивает, чтобы они пошли отдохнуть в спальню, хотя Клэр хочет одеться и посидеть где-нибудь в тени на свежем воздухе. Водой из кувшина он смывает в раковину содержимое презерватива. Клэр противно на это смотреть. Однажды она даже подумывала о саботаже – она вертела презерватив в руках, оценивая его на прочность и прикидывая, как просто было бы проделать в нем с помощью булавки или брошки несколько дырочек. Но она понимает, что это нечестно. Если она хочет победить, если хочет избавиться от этой ненавистной резинки, она должна сделать это открыто, убедив мужа. Однако у нее остается все меньше и меньше пыла для борьбы – постепенно ненависть сменяется вялой неприязнью и унылой покорностью. Эти изменения, произошедшие в ней, не остаются незамеченными и тревожат Клэр. Пока она еще не готова сдаться. Она представляет предстоящую жизнь с Бойдом, когда он отойдет от дел и перестанет ежедневно ходить в контору; когда Пип уедет из дома и будет звонить от случая к случаю, если вспомнит. Она представляет медленный ход времени и ужасный груз тяготеющего над ней одиночества. Все эти мысли, слившиеся воедино, побуждают ее вернуться к разговору.
Повесив презерватив сохнуть на вешалке рядом с льняным полотенцем, Бойд ложится рядом, обнимая ее сзади.
– Как тебе понравилась Джоя? Только честно, – спрашивает Бойд.
– Она меня пугает, – отвечает Клэр. – У меня такое ощущение, что нам тут не место. Этот город не для туристов.
– Мы не туристы.
– А кто же мы тогда? – спрашивает она, но он не отвечает. – Марчи ненавидит Джою, – добавляет она.
– Ты так думаешь?
– Я в этом уверена. Бойд, – начинает она осторожно, – неужели у нас никогда не будет ребенка? Я так хочу ребенка.
– Но ведь у нас есть Пип.
– Да, но… это не совсем одно и то же. Для меня. Ведь я Пипу не мать.
– Ты заменила ему мать. Ты его воспитала. – Он целует ее волосы. – И справилась с этим превосходно.
– Бойд, ты знаешь, о чем я прошу. – Она делает глубокий вдох, чтобы совладать с нервами. – Почему ты не хочешь, чтобы у нас был ребенок?
– Но, дорогая, ведь мы уже закрыли эту тему.
– Нет же, нет. Ты говорил, что боишься, но чего бояться? Я все ждала и ждала… Я думала, что со временем ты будешь готов. Но ведь прошло десять лет, Бойд. Мне почти тридцать… У меня осталось не так много времени. Ты ведь не можешь до сих пор бояться?
– Клэр, дорогая… – Он умолкает; она ждет.
– У Эммы… были тяжелые роды? Неужели она… так и не оправилась после этого?
– Нет. – Его голос звучит сипло от напряжения. – После этого она уже никогда не была прежней. Ничего уже не было прежним. Я… я начал терять ее в тот самый день, когда Филипп появился на свет. Я не могу потерять и тебя, я этого не вынесу.
– Со мной все будет хорошо. Я знаю. И я…
– Нет, Клэр, – произносит он, и теперь в его голосе звучит металл. – Нет, я просто не могу этого допустить.
– Ты не можешь этого допустить? – в отчаянии повторяет она. Но Бойд больше ничего не говорит.
Сквозь закрытые ставни Клэр смотрит на полосы раскаленного неба, и ей кажется неправильным изгонять из помещения дневной свет. Внезапный приступ клаустрофобии гонит ее на улицу, несмотря на жару и палящее солнце; ей чудится, что в комнате не осталось воздуха. Ей жарко в объятиях Бойда, пот пятнает ее блузку у поясницы, его дыхание горячит ей шею. Она потихоньку отстраняется, осторожно перемещая голову на подушке, но Бойд лишь крепче удерживает ее.
– Я решила пойти прогуляться. Ненадолго, – говорит она.
– Прогуляться? Сейчас? Не глупи – сейчас самое пекло. Это невозможно.
– Но мне не хочется лежать.
– Ерунда. Тебе нужно отдохнуть. – Он целует ее волосы, тянет прядь, прилипшую к губам. – Почему ты вышла за меня, Клэр? – спрашивает он.
Этот вопрос она слышала сотни раз, и ей так не хочется отвечать на него. За ним кроется презрение к себе, превращающее вопрос в осуждение. Она знает, какого ответа он ждет, и торопливо произносит положенные слова, поскольку молчание здесь не поможет:
– Потому что полюбила тебя. Полюбила сразу.
Возможно, это лишь наполовину ложь. Она и правда влюбилась в него, он был старше, высокий, красивый, окруженный аурой печали. Ей так захотелось облегчить его боль, вызвать улыбку, вернуть ему радость жизни. Ее родители представили их друг другу во время дневного чаепития в саду их скромного дома в Кенте. Это был один из тех благословенных июньских дней, когда пчелы гудят в живых изгородях и вокруг порхают белые бабочки. Ее заранее предупредили о постигшем его горе, о несчастье с Эммой. Словно это единственное, что было достойно упоминания. Клэр увидела в нем человека, у которого за плечами долгая жизнь, богатый и глубокий опыт, человека, на которого можно положиться и которому можно довериться. Залогом этого был его возраст. Он показался ей добрым и грустным, и ей захотелось сделать его счастливым. Горе было доказательством его чувствительности, и она мечтала исцелить разбитое сердце. Бойд не отличался экспансивностью, но в ее семье не было принято открыто проявлять чувства, и Клэр очаровала его сдержанная печаль и нежность, с которой он смотрел на нее. Отец сказал Клэр, что Бойд хочет жениться вторично на молодой женщине, не знавшей горя и не израненной жизнью. Чистой душой и телом, чтобы начать жизнь заново.
Она не знала о существовании Пипа до того момента, как приняла предложение Бойда. Поскольку ей сказали, что Эмма умерла родами, Клэр решила, что не удалось спасти и ребенка. «Ты не обязана с ним возиться, если тебе самой не захочется, – сказал Бойд. – Я это пойму, у него есть няня». Мысль о том, что ей придется стать мачехой, настолько ошеломила Клэр, что она даже не расстроилась из-за того, что Бойд не посчитал нужным сказать ей об этом раньше. Она хотела отложить свадьбу, но газеты уже напечатали объявление о дате их бракосочетания, и первый раз в жизни Клэр почувствовала, что кидается в омут и несется куда-то очертя голову с закрытыми глазами. Но когда в Мерилебоне она впервые увидела Пипа за чаем в гостинице, все ее страхи рассеялись. Пятилетний мальчик молча сидел, устремив взгляд на свой пирог, от которого он отщипывал по малюсенькому кусочку. Клэр была уверена, что он сразу же возненавидит ее, но ничего подобного не произошло. Он выглядел таким испуганным и потерянным, что она, повинуясь инстинкту, дотянулась под столом до его руки; выражение его лица зеркально отражало ее собственные чувства. Ей просто была невыносима мысль, что этот ребенок может бояться ее или того, чем обернется ее вторжение в их жизнь. Пип не отдернул руки, но посмотрел на нее с молчаливым смущением – и она в тот же миг захотела остаться с ним. Она сразу же ощутила родство с этим маленьким существом и одновременно пропасть, разделявшую его и отца, и решила, что перекинет через нее мостик. Все встало на свои места, и она успокоилась.
После обеда Клэр находит Пипа в той самой библиотеке, где днем они с Бойдом предавались любви. Она рада, что он выбрал кресло и не сидит за столом, на который ей неприятно смотреть. Они не занимались ничем постыдным, разве что выбрали не очень подходящее место, и все же ей стыдно – не при мысли о мгновениях близости, а при воспоминании о том, как она стояла здесь одна с голой грудью, пока Бойд ходил в комнату за презервативом. Ей стыдно при мысли о том, насколько он способен контролировать себя на самом пике возбуждения, и при мысли о собственной холодности. Пип держит на коленях определитель птиц, который рассеянно перелистывает.
