— Я с тобой, мой народ!
“Народ есть сложная моральная личность; чтобы определить роль, указанную ему во всемирно-исторической работе, он должен, как и отдельный человек, во-первых, уразуметь… и, во-вторых, ясно осознать свое «я», узнать свои пороки и добродетели… Только уразумев жизнь человечества и свое собственное прошлое, народ может трезво понять свое настоящее…”
Михаил Гершензон
Память — базарный шарлатан — фокусник — достает из потайного кармана то, что́ нужно ей, и когда нужно — ей…
1997-й. Две смешливые медицинские сестры сопровождают меня в лифте на операцию.
Накануне Юра, друг школьных лет, сосед по дому на Фурманова — Юрий Викторович Варшавский, доктор медицинских наук, профессор, ведущий рентгенолог Москвы, — увидев диагноз, полученный в поликлинике на Плющихе, не медля, посадил меня в машину. И отвез в 24-ю — знаменитую — Екатерининскую — больницу на Страстном бульваре — к знаменитому хирургу-колопроктологу Владимиру Борисовичу Александрову.
В своем кабинете — с коллекцией лошадей из дерева, металла и камня — он, пощупав меня, сразу позвонил подчиненным по селекторной связи. Юра повез Ирину на Плющиху за моими вещами. А меня уже готовили к операции.
Думал ли я о смерти? Да мы — как в том старом анекдоте — всегда думаем о ней. И когда беспощадно реальна, и когда лишь воображаема проклятой фантазией, властвующей в сознании. Запретим думать сознанию — напомнит, клюнет тебя из подсознания сука-смерть, тогда, когда этого никак не ждешь.
“Мысль человека за горами, а смерть его за плечами”.
Русская пословица
Лежишь — Адамом — до грехопадения — а целых две Евы — в белых халатах — шуруют над твоим бедным телом. Напрочь — на эти минуты, — как и ветхозаветный Адам, теряешь стыд. Евы привычно сбривают его безопасной бритвой вместе с волосами на лобке. Начинает действовать наркоз, я как пьяный, мне очень весело, Евы хихикают, на меня глядючи. А уж какое веселье разгорается в лифте…
Потом мне рассказали — я въехал в операционную на каталке, победно выставив вверх правую руку с двумя пальцами “вилочкой” — виктори!
“Не умирай, осел, — весна придет, трава отрастет”.
Турецкая пословица
Смерть — величайшая наставница жизни — часто представляется закрытой дверью в конце коридора, тупиком. А может быть, это как раз выход, пролом в стене, за которым темное, одинокое, холодное, но свободное пространство?
Мой глаз — а мой глаз сейчас и есть я — за плотным частоколом ресниц. Каждая ресница — бревно. Ни одна молекула света не проникает ко мне — с той стороны, что за частоколом. Та сторона есть, я это знаю — чувствую. И тут-то во мне рождается отчаянное упорство.
Толчками — не телесными, нет, — мысли и чувства — идущими из — почему-то — совершенно спокойной глубины моего “я” — я раз за разом расшатываю это — спаянное — соединение бревен — ресниц. И вдруг вижу между ними серые, бледные движения света реанимационной палаты. Еще толчок, еще… Вижу потолок, ура, я жив.
Хотел бы я писать стихи, как обэриут Олейников.
Молодец профессор Греков,
Исцелитель человеков!
Он умеет все исправить,
Хирургии властелин…
Умел бы так, что-нибудь такое же сочинил в честь хирурга Александрова.
Моя палатка — крошечная, но отдельная: я блатной. Александрову, чтобы войти в главный корпус, надо пройти из флигеля, где его кабинет, через заснеженный двор. Я, не вставая с кровати, вижу его из окна. Маленький, быстрый, в коротком элегантном ватничке поверх белого халата, он похож на великого полководца Суворова.
И со мной он тоже обошелся по-суворовски.
Но сначала у меня появился мой лечащий врач, совсем молоденький и очень серьезный, в очках. Надавал массу рекомендаций — в основном запретительных, — как мне вести себя в послеоперационный период. Идет к двери. Останавливается.
— Слышал от девочек, вы киношник.
Обожаю слово “киношник” — меня от него переворачивает. Но признаю́сь:
— Да.
— А какие фильмы снимали?
Терпеливо объясняю — не снимаю, а пишу. Скучным голосом начинаю перечислять. Он скучно слушает — ни одного не знает. Даже “Всадник без головы” не вызывает интереса — другое уже поколение.
Надо спасать положение. И — вдогонку — с надеждой: “Вот еще… еще… «Новогодние приключения Маши и Вити»!”
Он оборачивается. Сразу же. Никакой скуки, восторг и блеск в очках.
— Да? Правда? Это вы? Про кота Матвея?
Вот ведь, надо же! И кота маминого давно уже нет, а слава его — бессмертная — гремит и распространяется!
Я скромно подтверждаю свое авторство.
— Ну, вы даете! Никогда бы не подумал!
То есть — при взгляде на меня.
И возбужденно вылетает в коридор — чуть ли даже не вприпрыжку.
Я остаюсь один и соображаю — на кого же он похож, кого мне напоминает? Ну, конечно! Очкарик Витя из этой самой моей сказки!
Ирина уже у меня в палате, приехала. Появляется профессор Александров, лечащий очкарик топает за ним. Серьезен опять, но вдруг — за спиной шефа — заговорщицки поглядывает на меня, как будто мы с ним — через кота Матвея — приобщены к какой-то общей радостной тайне.
Профессор, кивая, выслушивает его отчет. Потом — мне:
— А ты чего разлегся? Вставай, вставай! Хватит. Завтра будем выписывать.
Заметив удивление на лице у Ирины, вызывает ее в коридор.
— Вы всё это не слушайте — можно, нельзя… Чем быстрее забудет об операции, тем здоровее будет!
Ничто не научило — по-прежнему упорно играю в прятки с собственным организмом. “Кто не спрятался, я не виноват”, — говорит он. Я тщательно прячусь. А он меня все равно находит. Когда ему это нужно.
Жизнь состоит из двух неравных частей. В первой части твой организм приспосабливается к тебе, к твоему характеру. Во второй — ты приспосабливаешься к организму. И вот тут-то уж он припоминает тебе всё.
Поэтому мы с Ириной отправляемся в Израиль. Тель-Авив. Клиника “Ихилов”.
Запись 15 сентября 2016 года
Тель-Авив. Сарона, торгово-развлекательный квартал, парк на месте немецкой колонии, старых тамплиерских домов. Потрясающий рынок под крышей. Десятки бутиков, ресторанчиков, пиццерий. Очень удобное место для теракта.
“Террористическая атака 8 июня 2016 года, произошедшая в 21.26 по местному времени, в ходе которой 4 человек погибли и 20 человек получили ранение при стрельбе”.
Википедия
Поразительно свойство израильтян, воспитанное годами отважного одиночества лицом к лицу с врагами, — никаких комплексов неполноценности. Было? Было. Увезли раненых, смыли кровь. Всё! Надо жить и не бояться. И не думать. А хасиды вообще советуют — по любому поводу — плясать и смеяться.
