— Не бойся, — сказал я. — Поверь мне, это не страшно.
Он улыбнулся, словно говоря: «Я понимаю. Но я еще не привык».
— Смотри, он ждет тебя, — сказал я мальчику.
Ковер и правда ждал, опустившись на траву.
Мальчик вздохнул и толчком оторвался от меня.
— Шагай, не бойся.
Он постоял, кивнул. Заправил выбившуюся из-за пояска майку. И, оглядываясь на меня, пошел к ковру-самолету. Он шел медленно, однако ни разу не остановился.
Я смотрел, как он идет. Я немного завидовал: вся сказка была у него впереди.
Будь счастлив, мальчик.
1976 г.
ДЕТИ СИНЕГО ФЛАМИНГО
—
Надо мной опять кружит тень.
Третий день подряд...
Да нет, не думайте, что это плохо! Это замечательно! Значит, Птица нашла меня. Значит, она выросла!
Но птенец не мог вырасти сам, его кто-то должен был выкормить. А никто, кроме нас двоих — меня и Малыша, не знал, где гнездо. Разве что Отшельник... Нет. Отшельник не стал бы заботиться о птенце. Ведь он старался «никому не делать ни зла, ни добра».
Значит, Малыш жив!
Почему же он не вернулся с Птицей? Не знаю. Я пока ничего не знаю, но скоро узнаю все. Я уже решил. Только мне опять нужен кинжал. Такой же, как появился у меня в тот день, в августе...
ДЕРЕВЯННЫЙ КИНЖАЛ
В тот вечер мы играли в войну. Не в современную войну, где дым и грохот, а в рыцарей. У нас были деревянные мечи и щиты из фанеры. На щитах каждый рисовал какой-нибудь знак — свой рыцарский герб. У меня был олень. Такой же, как на моей майке. Просто я ничего не мог придумать и срисовал этого оленя с майки. И получилось здорово — будто у меня и правда свой герб: на щите и на одежде...
В нашей армии было пять человек, а у противников шесть. Поэтому договорились, что мы будем укрываться в засадах, а они нас искать: у тех, кто прячется, всегда есть преимущество.
По сигналу мы разбежались. Я сразу кинулся в «ущелье». Это заросший лопухами проход между глухой стеной двухэтажного дома и высоким сараем. Я знал, что очень скоро противники побегут через «ущелье» в соседний сквер — искать нас в кустах желтой акации.
В проходе спрятаться было негде: лопухи мы порядком повытоптали. Но из-под крыши сарая торчала толстая жердь, я ее давно заприметил. Я закинул за спину щит, а меч сунул под резинку на шортах — так, что клинок вылез из штанины, и стал взбираться.
Бревна, из которых был сложен сарай, рассохлись от старости, в них чернели щели. Они помогали мне цепляться. Скользкие сандалии срывались, занозистый меч царапал ногу, но все же я добрался до жерди. Ухватился за нее и повис.
Мускулы у меня не очень-то сильные, подтягиваться я плохо умею. Но пальцы и кисти рук у меня крепкие — такой уж я уродился. Я долго-долго могу вертеть мечом во время боя, а если во что-нибудь вцеплюсь, могу висеть хоть целый день. Ну, не день, а, скажем, полчаса.
Значит, я повис и стал ждать рыцарей чужой армии.
Скоро они появились. Втроем. Пригибаясь, они шли гуськом и, конечно, вверх не взглянули. Когда предводитель оказался почти подо мной, я разжал пальцы.
Вот уж в самом деле — как снег на голову!
От моих сандалий до земли было метра три, но примятые лопухи смягчили толчок. Противники и опомниться не успели: трах, трах! — я нанес одному два удара. Трах, трах — другому!
Мы всегда играли честно, без лишних споров. Два удара получил — значит, убит. Оба рыцаря надулись, но отошли в сторону. Зато третий, еще не задетый моим мечом, поднял щит и бросился в атаку.
Его звали Толик. Он был из другого квартала и редко играл с нами. Лишь когда мы увлеклись рыцарскими боями, он стал приходить каждый день. Мне раньше казалось, что он слабенький, но сейчас я понял, какой это боец. Он был поменьше меня, но быстрый и такой смелый. К тому же он, видимо, рассердился и решил отомстить за двух своих соратников.
Ух, как по-боевому блестели его темные глаза над верхним краем щита! А на щите чернели скрещенные стрелы и пламенело оранжевое солнце.
Он крепко насел на меня, и я отступил к выходу из «ущелья». Но тут со двора кинулся мне на помощь Степка Шувалов. Он не очень ловкий фехтовальщик, но зато большой и тяжелый, как настоящий рыцарь в доспехах. Вдвоем мы сразу оттеснили Толика в другой конец прохода, к овражку, что тянется вдоль огородов. Толик отступил на самый край и отбивался изо всех сил. Но что он мог сделать против нас двоих?
— Сдавайся, — сказал Степка.
Наш противник лишь глазами сверкнул из-за шита. И еще сильнее замахал мечом...
Наш овражек неглубокий, но к августу он доверху зарастает темной, злющей, как тысяча гадюк, крапивой, и падать в него — все равно что в кипяток. А Толик стоял уже на кромке. Он, видимо, сильно устал: даже дышал со всхлипом. И я... в общем, я сделал шаг в сторону и опустил меч.
Толик замер на миг. Потом прыгнул между мной и Степкой и отбежал на несколько шагов.
Степка обалдело уставился на меня:
— Ты чего?
— Ничего... Он же сорваться мог.
— Ну и что? Сдавался бы.
— Он не сдастся, — сказал я.
— Ну и летел бы тогда!
— Летел бы? Сам попробуй! Думаешь, приятно?
— Ну так чего ж... — немного растерянно проговорил Степка. — Это же война...
— Война должна быть честная.
Степка тяжело засопел. Он был не злой, только медленно соображал. И когда что-нибудь не понимал, начинал так вот сопеть. Наконец он пробубнил:
— Подумаешь... Он же в длинных штанах и в куртке. Ну и свалился бы...
— Вот балда! А руки? А лицо?
Я словно совсем близко увидел Толькино загорелое лицо с белыми волдырями от злых укусов. Меня даже передернуло. Я не выношу, если у кого-нибудь боль. Особенно вот такая... обидная. И главное, за что? За то, что он так смело сражался?
Я оглянулся на Толика. Он не убежал. Стоял с мечом наготове. Он не хотел уходить от боя!
Вдруг он опустил меч. И лицо у него изменилось: он что-то увидел в стороне от нас.
Я посмотрел в ту же сторону. По деревянному тротуарчику вдоль овражка медленно шли мужчина и женщина. Я их узнал.
И ясный вечер сразу сделался печальным и тревожным.
Это были родители мальчика, который утонул в начале нынешнего лета. Его звали Юлька. Юлька Гаранин. Ему тогда, как и мне, было одиннадцать лет. Я его не знал: он переехал откуда-то на нашу улицу в мае, а в начале июня отправился купаться на озеро и не вернулся.
