Мы убедились, что чисто географическая часть карты не принесет нам больших трудностей. Выложим синий, с пенными волнами изгиб Туры, коричнево-зеленые контуры оврагов, сделаем белый фон, а на нем — герб, розу ветров и фигурную надпись. Кораблик же пустим прямо по реке — пусть плывет к океану…
Для начала мы стали выкладывать звезду. Фаянсовые осколки на каплях вара прилипали к железу хорошо. Вар, насадив комочками на проволоку, мы разогревали на свечке. При этом не забывали поглядывать сверху на двор. Если бы тетя Поля увидела, как мы жжем свечку на сеновале, подняла бы крик, что спалим все хозяйство (и, это я понимаю теперь, не без основания).
Однако все шло сперва хорошо.
Мама с крыльца кликнула меня обедать. Алька тоже пошел обедать, к себе. Потом мама велела мне идти на рынок за капустой.
— Или сиди с Олежкой, а я схожу сама.
— Нет уж, лучше я! Надоело штаны ему менять… Если Алька придет раньше меня, пусть подождет.
Однако Алька пришел через час после моего возвращения. И в самом скверном настроении.
— Давай все отклеивать. Бабка хватилась противня, требует назад.
— А ты зачем сказал, что он у нас!
— Я не говорил. А она: «Не знаю, куда он подевался, но если к вечеру не найдется, кое с кем будет громкий разговор…»
— А может, ей все рассказать? Может, поймет, когда выслушает?
Алька сказал, что бабушка, конечно, выслушает, она терпеливая. Но потом возьмет длинное полотенце, скрутит жгутом и сложит вдвое. Дальнейшее понятно.
Я не мог, разумеется, требовать от Альки такой жертвы. К тому же, он объяснил, что после «воспитательного разговора» противень все равно придется отдать, бабушка упряма.
Мы с горестным чувством начали разрушать нашу работу.
Засохший вар пристыл к железу крепко. Мы еле отколупали все детали мозаичной звезды. А когда отколупали, поняли, что работа не кончена. Остатки вара не хотели отскребаться от железа. Мы перевернули противень и, удерживая его над головами, стали снова разогревать вар свечкой и отскабливать Алькиным ножиком.
Липкая горячая капля упала Альке в дырку сандалии. Он взвизгнул и нагнулся. Я с трудом удержал железный лист. Но не удержал огарок. Горячий стеарин пролился Альке на шею, прямо в заросший светлым пухом желобок. Алька с воем вскочил, ударился теменем о гулкое железо и сказал слова, недостойные советского школьника и пионера.
Было совсем не смешно.
Я стал объяснять Альке, что закапал его не нарочно. Алька сказал, что вся эта фигня ему надоела. Сейчас он заберет противень и отнесет его знакомому дяде Грише, у которого есть паяльная лампа. Этой лампой они отчистят железо в одну минуту.
Я сказал, что помогу дотащить противень. Алька ответил:
— Обойдусь…
И ушел, снова стуча коленками по железу.
Непонятно было, поссорились мы или нет. Ну да ладно. Если и поссорились, то не надолго. А вот карту было жаль. Ясно, что мы уже никогда не вернемся к этой работе. И дело даже не в утерянном противне. Просто угасло вдохновение. Идея ушла в прошлое, а возвращать прошлое бесполезно.
Но и расставаться с мечтой о прекрасной карте просто так было обидно.
Я собрал всю фаянсовую россыпь в жестяную коробку, сверху положил осколок с корабликом. Завернул коробку в кусок мешковины и зарыл в логу, среди густой полыни. Я как бы хоронил свою мечту, но в то же время и сберегал ее. Потому что не выбросил кусочки, так и не сложившиеся в карту, а превратил их в клад. Может быть, через много лет кто-то случайно отроет жестянку и будет гадать: что это и зачем? А тайна всегда хороша, если даже ее не разгадали…
Любопытно, что через двадцать с лишним лет со мной снова случилась история, связанная с корабликами на посуде. И с картами.
В ноябре семидесятого года мне вдруг позвонили из Иностранной комиссии Союза писателей:
— Не хотите ли вы поехать в ГДР на совещание?
— М-м… признаться, не очень хочу.
— Но вы же еще ни разу не были за границей!
— Да, но сейчас дома дел невпроворот. — Я с ребятами затевал строительство яхты «Том Сойер». — Разве больше некого послать?
— Понимаете, нужен молодой писатель. А у вас, к тому же, в ГДР есть публикации. Там совещание по детской литературе, как раз по вашей теме. Так что лучше, если бы вы захотели …
Я понял: если откажусь сейчас, потом черта с два куда-нибудь пустят.
— Возьмите фотокарточки для загранпаспорта и срочно прилетайте к нам, — велела «комиссионная» дама. — Самолет на Берлин через трое суток, а нужно еще оформить документы…
Елки-палки! Мне и ехать-то не в чем. Единственный приличный пиджак ухитрился измазать суриком, когда, забыв переодеться, помогал ребятам на стапеле. И ни пальто нормального, ни шляпы, только морская фуражка с «крабом» и затрапезная демисезонная тужурка.
Так и полетел. Пальто, правда, успел купить в Москве (кстати, немецкое). Не очень-то оно сочеталось с видавшей виды флотской фуражкой, которую мне подарил боцман Женя Пинаев. Зато фуражка сочеталась с украшенной шевронами штурманской курткой — я ее носил на правах командора «Каравеллы» и надел в поездку вместо пиджака. В таком виде и предстал перед иностранными писателями, приехавшими на совещание в город Веймар. Объяснял всем, что был «спешно вытащен за шиворот» прямо из ребячьей флотилии, где вел занятия. «О-о…» — с пониманием кивали мои коллеги из разных стран. Мое морское обличие вносило в среду собравшихся «киндершрифтштеллеров» известную долю экзотики.
Из Союза со мной прилетели сюда еще два писателя. Я не упоминаю имен, поскольку всегда боюсь обидеть людей, о которых пишу, какими-то неточностями или излишней иронией. Хоть и прошло три десятка лет, а все-таки… Впрочем, одного я совсем не помню. А второго помню хорошо, поскольку и потом встречался с ним неоднократно. Это была видная фигура в украинской детской литературе. Назову его здесь Тарасом.
Оба моих спутника были довольно почтенного возраста. И я понял, что для «возрастного разнообразия» в нашей делегации действительно был нужен молодой автор. Я подходил еще и потому, что в «гэдээровских» газетах и журналах были напечатаны кое-какие мои отрывки, а в детском издательстве Берлина готовилась пара книг.
Совещание проходило скучновато. Писатели собрались в основном из стран соцлагеря и говорили с трибуны правильные слова о важной роли детской литературы в воспитании будущих членов социалистического сообщества. В кулуарах было интереснее. Случалось, что, сказав правильную речь, ораторы в перерыве подъезжали к нам, к советской делегации, с вопросами, «выходящими за рамки программы». Особенно этим отличались наши хозяева-немцы. Почему-то больше всего их интересовали две темы: когда наконец у нас начнут издавать Солженицына и отчего советские власти так сурово относятся к гомосексуалистам?
