Ущербность была усмотрена в том, что один из главных героев — слепой мальчик. Вокруг этого строился сюжет. Мне предложили сделать мальчика зрячим.
— Это все равно, что если бы Короленко предложили сделать зрячим героя в книжке «Слепой музыкант», — сказал я.
— Вы еще не Короленко, — сказали мне.
Не видя возможности опровергнуть этот факт, я забрал папку (в ней, кроме «Той стороны» было еще несколько рассказов) и отнес ее в издательство «Молодая гвардия». Мой приятель Леня Бараев, сотрудник Мурзилки», работал в том же здании и мог при случае «подтолкнуть».
Но подталкивать оказалось некого. «Детскую» редакцию «Молодой гвардии» переформировали, разделили на две — сугубо пионерскую и сугубо комсомольскую. В первую моя повесть не укладывалась по тематике, во вторую — по возрасту героев, и мне ее вернули, сказав на прощанье хорошие (но, увы, бесполезные) слова. Не помогло даже то, что в начале шестьдесят пятого «Ту сторону» успел напечатать журнал «Пионер».
И пошли они (то есть я) «солнцем палимы». Солнце было апрельское. Погода чудесная. Но куда «им» (то есть мне) идти, было совершенно неясно. Разве что в «Пионер», к моему другу, заместителю редактора Володе Матвееву, и напиться с горя в ближнем ресторане Савеловского вокзала. Но это не решало вопроса. К тому же, денег было в обрез, оставалось только на билет до Свердловска, где меня ждали графоманские (так я думал со зла) рукописи в «Уральском следопыте».
Я не пошел ни в «Пионер», ни в кассу за билетом. Постоял, подумал и (была ни была!) зашагал в Малый Черкасский переулок, где располагалась «святая святых» — «Детская литература».
До того момента мне жутко было представить, что я перешагну порог дома, где царили Носов и Сотник, Барто и Михалков, Кассиль и Маршак. То есть Маршак уже не царил в прямом смысле, но дух его, несомненно, витал в священных коридорах «Детлита».
И вот оказался в этих коридорах и я. На четвертом этаже. Под подозрительным взглядом вахтерши, которая, конечно же, считала себя гораздо более причастной к литературе, нежели долговязый, заикающийся от робости провинциал. Я увидел табличку «Редакция литературы для детей среднего и старшего возраста». Мне казалось, что моя повесть рассчитана как раз на средний возраст, и я осторожно постучал. Потом подергал ручку.
— Там никого нет и сегодня не будет, — осуждающе сказала мне в спину вахтерша.
Я с последней надеждой обратил взор на соседнюю дверь. «Редакция… младшего возраста». Выбора не было. Опять постучал, подергал. Услышал: «Кто там? Входите…»
Прямо перед дверью сидела пожилая (как мне показалось) женщина с утомленным, но славным лицом.
— Садитесь, пожалуйста. Вы у нас первый раз?..
Ну, а дальше обычный разговор: кто, откуда, что принес? Мало помалу перестал заикаться. Все-таки не совсем салага, член СП, три книжки за душой, повести и рассказы в «Следопыте» и «Пионере». Да и говорила женщина очень участливо. Сочувственно покивала узнав о злоключениях моей папки.
— Оставьте ее мне, я прочитаю…
— И… когда мне написать вам, чтобы узнать результат? Или зайти летом, когда снова приеду в Москву?
Она улыбнулась:
— Зайдите завтра.
Я помигал. После многомесячных мытарств по другим издательствам такой поворот казался невероятным.
— То есть… это как завтра?
— Ну, желательно после двенадцати.
— То есть… сегодня я лягу, пройдет ночь, и завтра… после двенадцати… уже можно?
Она засмеялась.
— Конечно. Если меня не окажется в этой комнате, спросите в соседней. Меня зовут Лайна Ричардовна Баруздина.
Я опять обомлел, догадавшись о несомненной родственной связи Лайны Ричардовны с Сергеем Алексеевичем.
Это была жена знаменитого писателя. Кстати, правильное имя ее — Лайнэ (она была эстонка), но я узнал об этом лишь в семьдесят четвертом году, прочитав в «Литгазете» некролог. Однако в тот апрельский день, в шестьдесят пятом, до некролога было еще почти десять лет. И я, окрыленный надеждами, промчался мимо вахтерши (которая теперь показалась мне очень симпатичной) и окунулся в московскую весну.
А назавтра…
Лайна Ричардовна сказала коротко, но мягко:
— Я прочла. По-моему, эти вещи вам удались. Повесть и несколько рассказов я вставила в издательский план, там как раз оказалось «окошко». Книга выйдет к осени.
— Как? Прямо в этом году?
— Да.
Потом, кому ни рассказывал, все говорили «фантастика». Мне и самому казалось невероятным. «Детлит»! Сразу в план! После такой волокиты в других издательствах!
Но в «Детской литературе» того времени привыкли держать слово. Это были люди старой школы, интеллигенция высшей пробы. Уважение к автору было основой их работы. Чувствую, что сбился на какой-то казенный стиль, но зато — правда. «Детгизовский стиль» ощущался даже в мелочах. Немыслимо представить, чтобы Лайна Ричардовна Баруздина, Лидия Игнатьевна Гульбинская или сам Константин Федотович пообещали, скажем, какому-то автору позвонить ему и не позвонили в назначенный час.
Боже, где те времена, те люди?! Сейчас, если кто-то из новых московских издателей клятвенно уверяет меня, что позвонит в такой-то день, в такое-то время. я уверен на девяносто пять процентов, что звонка не будет. И придется самому накручивать диск и узнавать, что «он только что вышел и будет лишь завтра» и что «он позвонит вам позже» (а на самом деле и не собирается). И в конце концов передаешь ему через секретаря или другого редактора, чтобы этот господин «больше не утруждал себя попытками общения со мною», ибо «свиданья были без любви, разлука будет без печали». И так чуть не каждую неделю…
В первых числах сентября шестьдесят пятого года я получил из Москвы авторские экземпляры и «воспарил в небеса» от чувства причастности к той когорте, которая именовалась «авторами «Детгиза»…
А потом книжки в этом издательстве пошли у меня одна за другой, и в течение нескольких лет Лайна Ричардовна была их неизменным редактрором.
Надо сказать, что мне вообще везло на редакторов, особенно в молодые годы. В Свердловском издательстве редактор Ирина Алексеевна Круглик с а м а сказала мне:
— Слава, мне кажется, вам пора готовить книжку рассказов. — Она имела ввиду мои рассказы из университетской дипломной работы и городских газет. — Вы согласны, Слава?
Боже мой, с о г л а с е н ли был я!
Так и получился сборник «Рейс «Ориона».
Ирина Алексеевна «вела» мои книжки много лет, а потом передала эстафету Светлане Владимировне Марченко. Со Светланой Владимировной мы работали до девяносто второго года, когда руководство Средне-Уральского книжного издательства поспешило отправить ее «на отдых», ибо, как объяснили мне, «перестроечному времени нужны новые люди». Не разрешили даже довести до конца нашу очередную с ней книжку, передали другому редактору.
