7.30. Не мешкая двинулись в путь. На спидометре 5002 километра. Ворчим на непогоду. Дождь не перестает. «Последний день весны похож на осень», — изрек А.К. В.П. размышляет о загадочном русском экстриме — гальюне во дворе. «Это же сверхромантика», — так определяет он его суть. Но тут же добавляет, что от такой сверхромантики лучше уж прямо на обочину. Там, по крайней мере, ближе к природе.
8.00.Въехали в Московскую область. Число машин на дороге резко возросло: много иномарок... На замечание А.К.: «Вот «Мерседес», как пуля, просвистел...» В.П. выдает очередное стихоотражение окружающей нас ситуации:
Вся погода дождями издрызгана —
Вместо солнышка кажет нам дулю.
И свистят «Мерседесы», как пули,
Обдавая нас грязными брызгами.
Но мы плюнем вдогонку любому —
С каждым метром все ближе мы к дому.
Под Ельней все пути изрыты,
8.22. С.А. ругает ельнинские дороги. Они и в самом деле дрянь! А.К. и В.П. из солидарности с капитаном автопробега пишут следующие строки:
Как будто здесь прошли бои
Или чеченские бандиты
Фугасы ставили свои.
Но, проложив путь по атласу,
Мы едем прямо на восток,
Нас не задержат ни фугасы,
Ни развороченный мосток.
8.30.Солидарности хватает ненадолго. В.П. предлагаетА.К. отхлебнуть из заветной фляжки, тот отказывается. Их легкое препирательство завершается, как обычно, виршами:
Нас слабит рифмами давно,
Но рифмы эти все... плохие,
Но и дороги-то в России,
Увы, спокон веков г....!
9.05.Проезжаем поворот на Кубинку — место четырехлетней учебы А.К. в Военно-политической академии имени
В.И.Ленина. (Заяц Митька с удивлением замечает, что бюст Александра Борисовича у дороги почему-то еще не поставлен. А может быть, поставлен, но уже украден охотниками за цветным металлом.) Здесь же единственный в мире музей бронетехники. Кстати, в ВПА вместе с А.К. учился и Олег Черемных, наш минский друг...
Пошел разговор об армейских делах, о профессиональной подготовке военных.
С.А. заметил, не отрываясь от руля:
— Посмотрите, мы едем по той дороге, по которой в сорок первом шли к Москве немцы. И везде — мемориалы погибшим. А погибшие эти — в большинстве своем люди невоенные: ополченцы, студенты-бауманцы, десятиклассники-добровольцы... Неужели и сегодня, если придется, мы будем интеллигентами в очках заслоняться от нашествия?..
Тут подал голос Митька:
— Вам, полковники, только войну подавай!
— Нет, дорогой заяц! — ответил С.А. — Мы, люди военные, войну как раз больше всех и не любим. Потому что знаем, какая она. Как там у Бисмарка? Грязь, пот, кровь, железо... Оттого и болеем за армию: воевать должны люди умелые, специально тому обученные...
— Договорились же: ни слова о политике... — буркнул Митька, но на сей раз как-то неуверенно.
9.15.Проезжаем поворот на город Голицыно и одноименную железнодорожную станцию, на которой, по словам
А.К., прямо в поезде умер Антон Макаренко — писатель и педагог. Сердце не выдержало.
— Кстати, странная метаморфоза произошла с фамилией этого писателя, — подал голос В.П. — В пятидесятые годы, я помню, все говорили «Макаренко». И моя мама его так называла, она с ним встречалась однажды. В двадцатые годы она с другими вятскими комсомольцами собирала по перронам беспризорных пацанов, а Антон Семенович приезжал их для своей колонии... Почему он потом превратился в «Макаренко»?
— Это же украинская фамилия, — возразил А.К. — Там всегда такие ударения. Мы же говорим «Аксёненко», а не «Аксененко» К тому же «Макаренко» от слова «Макар».
— А «Короленко» от слова «король». Никто же не говорит «Короленко». Или у меня есть знакомый Денисенко. Почему не «Денйсенко»? Нет, дело не в украинских традициях, а в наплевательском отношении к именам писателей, в отсутствии культуры...
— Ну а почему во множественном-то числе? — неуверенно возразил А.К.
— Потому что есть еще один очень яркий пример. С другой, вполне русской фамилией. То и дело вижу передачи про Горького, где все ведущие, даже литературоведы, обзывают Алексея Максимовича Пешковым. Ради проверки спрашиваю учителей, библиотекарей: «Как настоящая фамилия Горького?» Все как один «Пешков»! Да вы что, господа-товарищи литераторы! Горьковские книжки-то все-таки надо читать, хотя бы по долгу службы! «Детство», «В людях»... Там же то и дело ударение в фамилии стоит. Специально! Пешков! И сам Горький писал (в восьмой главе «Детства»), что «Пёшков» — это неправильно. Следует уважать классиков. А то ведь в конце концов появятся «Гоголь» и «Пушкин»...
А.К. больше не спорит. Потому как ударение — аргумент весомый.
9.30. Заливаем в баки бензин по просьбе С.А. на заправке «Татнефти» — корпорационные пристрастия. Тридцать пять литров здесь стоят 270 рублей, а на спидометре у нас 5166 километров.
10.05. Мы движемся по МКАД. На встречной полосе наблюдаем пробку, вызванную аварией. Сотни машин на протяжении десяти километров.
10.15.В Командоре вновь просыпается поэтический зуд:
Ох, как хочется, чтобы травку
Озарил хоть случайный луч,
Но унылые автозаправки
Зябко мокнут на фоне туч.
О, какое паршивое лето!
Шум и плеск на дорогах сырых.
И в обочинных туалетах
Дует холодом в зад из дыры...
Митька хихикает, но потом замечает, что упоминание про зад, которому неуютно в пути, становится в стихах поэтов-путешественников навязчивым.
Но что поделаешь, раз такова дорожная специфика! Дома насладимся цивилизацией...
10.40.Слышим по радио Москвы штормовое предупреждение. Разверзлись хляби небесные... Между тем выехали на Горьковское шоссе.
— Ливень страшный, как МКАД, — говорит А.К.
Капитан «Лайбы» тем временем убеждает нас ехать домой неизведанным путем — через Владимир, Горький, Казань...
11.00.Деревня Новая. Вдоль обочин выставка-продажа эмалированных тазов.
11.05.Проехали поворот на Монино. Здесь уникальный музей авиатехники и проходят воздушные парады. Навстречу по шоссе несется группа рокеров (человек двадцать пять или тридцать, если это «человеки») в черных кожаных куртках и нацистских шлемах с рожками. На некоторых мотоциклах черные флаги...
11.25. Город Ногинск. Где-то недалеко Петушки. Говорим о повести Венедикта Ерофеева «Москва — Петушки». У В.П. впечатление горькое, у остальных — никакого: не читали...
