Сейчас Варя сидела почти спиной к Виньке. Она была в цветастом куцем сарафанчике. Шею закрывали густые каштановые кудряшки (Винька никогда не видел каштанов, но знал, что этот цвет называется именно так). А спина была открыта чуть не до половины. Лямка сарафана сбилась и открыла незагорелую полоску. А на загаре густо сидели родинки. Винька постоял, посмотрел, вздохнул. Подошел на цыпочках. И струйкой из мячика — по загару, по родинкам!
— Ай! Мама!… У, Винегрет!..
Это прозвище придумала она. Понятно почему. Имя и фамилия “Виня Греев” сами складывались в такое слово. Странно даже, что в школе, а потом в лагере до этого никто не додумался, только и знали “Шуруп” да “Грелка”.
— Ах ты Винегретище злодейское! Ну, подожди! — Варя вскочила, учебник полетел на траву.
Винька стрельнул струей еще раз, бросил мячик под забор и — наутек!
— Не уйдешь, хулиган!
Он знал, что не уйдет. Потому что все это — по давнему сценарию. Надо обежать вокруг двора, проскочить через бурьян между сараем и забором и начать карабкаться на поленницу. И здесь, будто случайно, притормозить, иначе она не поймает…
Варя поймала Виньку за штаны. Сдернула его вниз. Ухватила за бока. Винька, вереща от щекотки, присел, рубашка под лямками сбилась до подмышек, рогатка вывалилась к ногам.
— Ах, ты вот с чем ходишь! Беспризорник! А ну, пойдем…
— Ай, Варечка, я больше не буду!
— Пойдем, пройдем, — и потащила его обратно к крыльцу. — Сейчас будет стр-рашная кар-ра. За нападение со спины на мирную выпускницу средней школы…
— Кар-ра — Варвар-ра…
— Еще и дразнишься? Хорошо же!.. — Она уложила Виньку пузом на гладкие холодные колени. — Что с тобой делать? Живота или смерти?
— Ой, живота… — Винька слабо подрыгал ногами. И зажмурился — будто и правда весь в страхе.
— Тогда — взбучка, — деловито решила Варя. — Сто сорок горячих.
— Ой…
— Двести сорок! — И она хлопнула его учебником физики.
— Ай…
— Это еще не “ай”, — злорадно сообщила Варя. — “Ай” это когда вот так!.. Тьфу! Откуда в тебе пыль да сажа всякая!
— Так тебе и надо… Ух ты! Смотри! У твоей ноги!
У Вариной босоножки двигался, подминая травинки, тяжелый, как танк, жук-рогач.
— Что? Где?.. А-а-а!!
Варя взлетела со ступеней, Винька — кубарем с ее колен. Встал на четвереньки — и обратно к жуку.
Виньке нравились эти жуки-великаны. Они были мирные и красивые. Могли, конечно, тяпнуть за палец, но, во-первых, не надо зевать, а во-вторых, следует обращаться умело.
— У, кровожадная Варвара! Чуть не раздавила беднягу… — Он ухватил рогача за твердую спинку. — Чего испугалась? Погляди, какой замечательный! — Винька встал, протянул Варе жука.
— А-а-а! Уйди, Винегрет!
— Трусиха. А еще в учительницы собираешься. Подумай, что будет, если тебе однажды такого зверя под классный журнал подсунут?
— Помру на месте, — убежденно сообщила Варя издалека. — Винька не подходи… Кому сказала! А-а!..
— Да не буду, не буду… — Винька сел на ступень, вытащил из тесного кармана штанов, спичечный коробок.
Спичек в коробке не было, а лежали всякие полезные вещи: сломанный довоенный значок “Ворошиловский стрелок”, сделанный из проволоки кузнечик-прыгун и несколько гильз от патронов мелкокалиберки. Эти гильзы назывались “пистончики”. В лагере пистончики водились у всех мальчишек, потому что неподалеку находилось стрельбище областной организации “Досарм”.
Такие крошечные гильзы годились для многого: ими стреляли из рогаток, в них свистели, ими играли как солдатиками. А еще их можно было присасывать к нижней губе: идет человек, а губа у него, будто у дикаря, украшена латунной звенящей бахромой…
Мелкие вещи Винька затолкал обратно в карман (все это левой рукой, в правой был жук, он сердито шевелил рогами и лапами), посадил в коробок пленника. Рогач еле поместился.
— Засушишь для коллекции? — понимающе сказала Варя.
— Ненормальная, да? Если тебя засушить, тебе понравится?
— А тогда зачем он?
— Кудрявой покажу. Поиграем и выпустим…
Винька встал, отправил коробок в карман. Варя передернулась:
— Ходить с таким страшилищем в кармане… И сам страшилище. Умылся бы ты, Винегрет, а то как папуас.
Голосом, каким в лагере рассказывали жуткие истории, Винька продекламировал:
— Вот идет черный-черный папуас Винегрет. На его черных штанах черный-черный карман. В кармане черная— черная темнота. В темноте сидит рогатый и кусачий черный-пречерный жук…
Варя, осмелев, сказала, что Винька не черный, а просто чумазый. И штаны его когда-то, может, и были черными, но теперь…
— В них пыли больше, чем вельвета.
— Зато жук-то уж по правде чернее черного!
Но Варя заявила, что жук тоже не черный.
— Он с зеленом отливом, я разглядела.
— Она разглядела! Зажмурилась и орала…
— А сперва разглядела… И, если хочешь знать, ничего полностью черного вообще не бывает на свете. Ни-ко-гда.
— Как это?
— А вот так. Я про это как раз недавно повторяла по физике. Черный цвет — это полное отсутствие всякого света. Абсолютное . А такого в природе быть не может.
— А если самая-самая темная ночь?
— Все равно есть проблеск. Хоть какой-то… — Варя сделалась почему-то очень строгой.
— А если… в комнате, где все щели заколочены, и за стеклами ни луны, ни звезд, ни фонарей?
— Даже в самой темной темноте… что-то есть, Винька. Ну, хотя бы цветные пятна, которые в глазах плавают…
“А ведь это хорошо”, — неожиданно подумал Винька. Но тут же и пожалел:
— Значит, никак-никак никогда нельзя увидеть полную черноту?
— Нельзя… Можно только почти полную. Ну, практически не отличимую от полной. Знаешь как? Надо где-нибудь взять пустой шар, выкрашенный черной краской внутри. Или сделанный из чего-нибудь черного. И проковырять в нем маленькое отверстие. И вот то, что увидишь в отверстии, будет почти совершенно черный цвет… Нам учитель Евграф Павлович рассказывал про такой опыт.
— Черный шар… Подожди-ка!
Винька побежал к забору. Отыскал в лебеде мячик. Тугой струйкой выдавил из мячика воду себе на колени, помыл их ладошкой (попутная польза). Мячик опять стал похож на черную шапочку. Винька вернулся к крыльцу, сел, надел резиновую шапочку на скользкое колено, достал из кармана пистончик.
Острые края гильзы Винька вонзил в резину — там, где дырка. Надавил, завертел. Резина сопротивлялась недолго. Винька с чмоканьем выдернул пистончик из мячика. Теперь в резине вместо чуть заметной дырки было аккуратное круглое отверстие. Калибром пять целых и шесть десятых миллиметра. Мячик сквозь отверстие быстро втянул воздух и обрел привычную форму.
