Звездно-полосатый, исцарапанный и загорелый Вовка поудобнее устраивался в кресле.
“Я каждый день купаюсь. А ты боишься к пруду подойти…” — “Потому что там лягушки. Они, Вовочка, еще противнее, чем ты…” — “Зачем ты так про своих родственниц?” — “Дед, ты слышишь, что он про тебя говорит?” — “По-моему, он про тебя…” — вставлял слово Винцент Аркадьевич. “Но если я лягушка, то ты кто?” — “Старая жаба”, — с удовольствием подсказывал Винцент Аркадьевич. “Я же про вас ничего такого не говорил! — виновато, но не теряя достоинства, возражал Вовка. — Я же про нее! Потому что она все время квакает и сама не понимает…” — “Выйдешь на улицу — получишь”, — обещала Зинуля. — “А последний раз кто получил?..”
— Цыц! — не выдержал однажды Винцент Аркадьевич. — Тихо тут, а то выставлю. Мне надо работать. Вы тормозите мой творческий процесс.
— Дед, а ты расскажи нам еще про Виньку и Кудрявую, — сменила тон Зинуля. Ну, деда… Тогда мы не будем ссориться.
— Я же сказал: мне надо работать.
— Но ты ведь все равно про Виньку пишешь. То есть про себя про маленького. Сперва расскажешь, а потом все это — на бумагу…
— Откуда ты знаешь, про что я пишу?!
— Я догадливая.
— Чересчур…
— Она пронырливая, — подал голос из кресла Вовка.
— Деда, можно я стукну его трубой?
— Ни в коем случае!
— Понятно. Трубу жалко…
— Если будешь все время выступать, Винцент Аркадьевич ничего не расскажет, — рассудительно заметил Вовка.
— Вот именно… Если хотите слушать, садитесь вместе, я не могу вертеть головой от одного к другому.
Зинуля решительно подошла к креслу.
— Ну-ка, подвинься. У дедушки остеохондроз, он не может вертеть…
— Пжалста! — Вовка уселся на пухлый подлокотник, уступая сиденье.
Но скоро он съехал с подлокотника, и они с Зинулей оказались рядом — кресло было просторное. И потом они часто сидели так, слушая рассказы про давнего пацаненка Виньку и его друзей. Про те времена, когда не было ни компьютеров, ни кукол Барби, ни шоколадок “Марс” и “Сникерс”, ни телевизоров. Даже шариковых ручек (с ума сойти!) еще не было, и в тетрадках писали, макая стальное перышко в чернильницу-непроливашку. И тем не менее, мальчишки и девчонки ухитрялись как-то жить и временами были даже счастливы…
Когда Зинуля и Вовка слушали, они забывали вредничать. Поглядишь — ну прямо сестрица и братец. Зинуля разыскала в шкафу красно-белую полосатую кофточку — хотя и не со звездами, но все равно немного похожую на Вовкин костюм. Интересно, случайно это или нет?
Один раз Винценту Аркадьевичу показалось, будто они как одно существо: с двумя одинаково приоткрытыми ртами и четырьмя коричневыми босыми ногами, на которых от интереса одинаково шевелились пальцы.
Винцент Аркадьевич достал из ящика свой старенький “Зенит”.
— Вот так и сидите… — Он отдернул штору: для съемки нужно побольше света. Солнце упало на кресло. — Зиночка, опусти ноги. У тебя коленки торчат и бликуют…
— Что делают?
— Бликуют. Блестят, как елочные шарики. На снимке будут белые пятна.
— Ты ко мне всегда придираешься. У Печкина тоже торчат, а ты ему ни словечка…
— У него не бликуют.
— Потому что немытые.
“Печкин” саданул немытым коленом Зинулю под ребро. Она слетела с кресла, подхватила с пола плюшевого жирафа и огрела им своего вечного недруга. За миг до свалки Винцент Аркадьевич успел щелкнуть спуском. Теперь щелкнул снова.
“Надо сделать еще одни снимок, и будет великолепный триптих”, — думал он, растаскивая внучку и юного астронома.
— Зинаида! Имей ввиду, твоя мама просила меня в случае неповиновения драть тебя как сидорову козу!
— А Вовку?!
— А про Вовку его мама ничего мне не говорила.
Вовка, трогая затылок, показал Зинуле язык. Но потом признался:
— Вообще-то мама была бы только рада. Она говорит, что на меня нету мужской руки.
— Учтем…
Третий снимок Винцент Аркадьевич сделал через день.
Случалось, что Зинуля с утра уходила к подружке Леночке Косицкой, в соседний подъезд, и торчала у нее до вечера. У Леночки был компьютер, а в нем разные игры. Винцент Аркадьевич ворчал: как можно часами сидеть у экрана, давить кнопки и смотреть на глупые мультяшные фигурки, которые только и знают стрелять друг в друга, махать дубинками и прыгать… Но, с другой стороны, было даже хорошо, что Зинуля исчезала и не отвлекала его от работы. Вовка — тот деликатный: придет ненадолго, присядет у телескопа и не лезет с разговорами, если Винцент Аркадьевич занят…
Однажды Зинуля застряла у Леночки допоздна. Винцент Аркадьевич забеспокоился и пошел за ней сам. Прихватил аппарат, решил снять подружек у компьютера — вроде как в благодарность семейству Косицких за то, что приглядывают за его внучкой.
Но Зинуля вышла навстречу деду из подъезда. А с ней — Вовка!
— Мы там заигрались немножко, — беззаботно пританцовывая, проворковала Зинуля. Дед удостоил ее ледяным молчанием, а Вовке сказал:
— Я и не знал, что ты тоже увлекаешься компьютерами.
— Ими же все увлекаются, — виновато отозвался Вовка.
— Он Леночкой увлекается, — сообщила Зинуля и на всякий случай укрылась за дедом. Вопреки ожиданию, Вовка не помыслил о мести.
— Глупая ты, — сказал он грустно. И пошел рядом с Винцентом Аркадьевичем с другого бока. И… взял его за руку.
Шагов через двадцать они вышли на участок тротуара, освещенный поздним солнцем.
— Подождите-ка… Зря я, что ли, тащу с собой аппарат? Идите рядом, а я сниму вас, как благовоспитанных детей. Возьмитесь за руки… Ну, возьмитесь, возьмитесь! Все равно ведь вы больше валяете дурака, чем ссоритесь по правде…
Они посмотрели друг на дружку, потом себе под ноги. И… сцепились пальцами. И пошли с опущенными головами. Но Винцент Аркадьевич поймал момент, когда они опять украдкой встретились взглядами — с промелькнувшими улыбками.
Потом Винцент Аркадьевич поместил все три снимка в длинную горизонтальную рамку под стекло. И поставил “триптих” на своем столе. В середине был снимок, где они идут рядышком; слева — где Зинуля замахнулась жирафом, а Вовка дурашливо вжал голову в плечи и закрылся ладонями; справа — где они сидят в кресле спокойно, слушают про Виньку. На Зинулиных коленках все же получились солнечные зайчики, но не очень яркие, снимок не портили.
Но все это было позже. А в тот вечер Вовка напросился в гости. Сказал, что мама и бабушка ушли на чьи-то именины, а ему одному дома неинтересно.
Винцент Аркадьевич напоил Зинулю и Вовку молоком из картонного пакета, а потом рассказал о представлении в Летнем театре на рынке. О “Человеке-невидимке”.
