Здесь надо сделать отступление про Вахтеркина и его судьбу. Совершенно случайно в это время оказалась в зале девушка Надя, приехавшая из соседнего городка. Та девушка, с которой он когда-то учился в одном классе и с которой была у них любовь. После армии и ранения Вахтеркин не стал встречаться с ней, прятался. А здесь она увидела его и больше от себя не отпустила… «Какой из меня муж… — горько отбивался он. — Контуженый, психованый, ни на что не способный…» — «Вылечим, — говорила решительная Надя. — Не стони и не жалуйся. А то получишь по шее, как в первом классе!» А ребятам, когда она с ними познакомилась поближе, Надя сказала: «Мы с ним были вот как Ташка и Матвейка. Разве Ташка бросила бы Матвейку, если бы с ним случилось несчастье?» Ташка пфыкнула губами так, что с них полетели брызги. Потому что представить такое было немыслимо…
Ну, это, как говорится, вставка в основной сюжет. А теперь опять о Карузе-Лаперузе. Ирина Григорьевна сказала, что Матвейке надо пойти в фойе, там его ждут «люди с телекамерой», чтобы снять для вечерних городских новостей. После всех событий Матвейка уже не очень стеснялся. Но сперва ему уж-жасно было надо «в одно место». Он шепотом сказал об этом Брису и убежал. Где в клубе то самое место, Матвейка знал, потому что был здесь не впервые…
Отсутствовал Матвейка довольно долго. А когда вернулся, лицо его было непонятное. Он ничего не ответил торопившей его Ирине Григорьевне и за рукав оттянул в сторону Бриса: «Пойдем. Скорее…» Брис, почуяв неладное, пошел. Они оказались в длинном коридоре, где попахивало туалетом. В конце коридора говорили друг с другом два милиционера: сержант и капитан (видимо, они отвечали за охрану). Капитан был без фуражки, и под лампочкой блестела голая голова.
«Брис, вот этот… На его машине уехал тогда тот парень…»
Брис не всегда был решительным человеком. Но в такие вот важные моменты — был. Он поступил храбро и умно:
«Товарищ капитан, у нас к вам очень серьезное дело. Только не здесь. Пройдемте, пожалуйста, в фойе. Очень надо…»
Капитан пожал плечами и пошел — туда, где вокруг треноги с камерой толпились любопытные.
«Господин оператор, включите, пожалуйста, съемку», — сказал Брис так решительно, что «господин оператор» — конопатый паренек с веселыми глазами — навел объектив, над которым загорелся красный огонек.
И тогда Брис в упор сказал лысому милиционеру:
«Господин капитан милиции. Скажите, пожалуйста, куда вы восьмого июня увезли морской секстан, который ваш знакомый отобрал на улице вот у этого мальчика? »
Ну, сперва, конечно: какой секстан, что за чушь, да выключите вы камеру, я ничего не понимаю, бред какой-то… Но красный огонек над объективом не перестал гореть, а Матвейка дрожащим от обиды голоском сбивчиво, но понятно и недлинно изложил всем, кто рядом, то, что было.
«А! Нуда, я помню этого юношу! — наконец сообразил капитан (а куда ему деваться-то?). — Его звали, кажется, Валерий… Он был в отряде содействия милиции и собирался в войска МВД, а после армии в милицейскую школу. Мы с ним об этом и поговорили, когда встретились на улице, а потом я его подвез до дома, по пути было. На следующий день он, судя по всему, уехал на сборный пункт. Куда его направили, я не знаю. И не помню никакой этот секс…»
«Это не то, что вы думаете, капитан, это мореходный инструмент», — сказал подошедший моряк.
«Я это как раз и думаю, товарищ капитан второго ранга… Да выключите же камеру, что здесь интересного!.. Хорошо, я наведу справки, разберусь…»
«В четырнадцатом отделении уже полтора месяца разбираются», — непримиримо сказала появившаяся рядом Инка.
«При чем здесь четырнадцатое! Я завтра же… Сегодня-то воскресенье… Хотя… — Лысый капитан милиции вынул из нагрудного кармана рубашки мобильник. — Тюканов? Хорошо, что я тебя застал, дело тут… Твой комп на связи? Добро. Найди мне список этого… молодежного отряда содействия, будь он неладен… Потом объясню… И отыщи в нем адрес Валерия… э-э… Карченко!.. Да знаю, что в армии, адрес надо… Переулок Токарей, двенадцать. Усек… Да, и глянь, что у него за семейство… Мать и брат, отца нет? Добро… Спасибо, отбой… — Капитан милиции оглядел всех, кто вокруг. — У меня машина, сейчас поедем, поговорим с матерью этого Карченко Валерия: где он и как и куда девал прибор… — Он слегка затравленно глянул на телеоператора. — Надеюсь, ваш канал не будет давать об этом репортаж? »
Дерзкий конопатый оператор сказал, что пока не будет, но потом поинтересуется. Видимо, у него были с милицией свои счеты.
Поехали минут через десять, после того как Матвейка дал «тэвэшникам» сбивчивое интервью, а милицейский капитан сходил, еще раз проверил охрану клуба.
В пыльный служебный «рафик» (тот самый) влезли все пятеро. Капитан не спорил. (Тетя Клара и тетя Лира охали вслед, а Вахтеркин в зале все пел.)
До переулка Токарей добрались быстро. Дом Карченко был одноэтажный, за зеленым, уютным таким забором. Когда вошли, слабо вякнула и тут же убралась под застекленную веранду рыжая собачонка. А с крыльца веранды быстро спустилась женщина лет сорока в пестром переднике и шлепанцах.
«Здравствуйте… Ох, а что случилось-то? Неужели с Валерой?»
Капитан сказал, что ничего не случилось, просто он по своей обязанности ездит по адресам, интересуется, как служат бывшие подопечные из отряда содействия. А ребята эти просто знакомые, катаются по причине воскресного дня…
Сели у садового столика на лавки. Женщина, суетливо вытирая передником руки, проговорила:
«Его в Среднекамск отправили, в сержантскую школу, спасибо вашей характеристике… Он две недели назад письмо прислал…»
Тогда капитан спросил наконец, не приносил ли Валерий перед уходом в армию какой-нибудь оптический прибор. И женщина, снова испугавшись, сказала, что да, приносил. И тут уж, делать нечего, капитан сказал, что есть подозрение: прибор краденый.
«Господи, да что же это… Сейчас принесу. Господи». Она сразу будто постарела и засеменила к дому.
«Имейте в виду сразу: номер девяносто семь тринадцать, — насупленно произнес Брис. — Чтобы потом не говорили, будто не наш».
Номер был оттиснут полустершейся белой краской. На алидаде. Тот самый. Капитан крякнул и, глядя в стол, рассказал матери Карченко все, что было. Та сидела, беспомощно уронив руки — как мама непутевого мальчишки с известной картины «Опять двойка».
«Господи… Что теперь будет-то?.. Он ведь принес тогда эту вещь и подарил братишке на прощание. Сказал, что купил на барахолке у какого-то мужика, там всякие неожиданные… предметы… продают… Братишка такой, как эти мальчики, старшие. У него церебральный паралич с детства, не ходит он почти… так обрадовался. Буду, говорит, теперь как моряк…»
Наступило молчание. Потом Баллон шепотом сказал: «Ну, положеньице… долбаное». Так же тихо Инка сказала, что убьет…
Потом все увидели, как из широкой двери выехал в кресле на веранду мальчик, темноволосый, узколицый, с укрытыми зеленой накидкой ногами. Он посмотрел сквозь прозрачные стекла на ребят и вдруг поднял тонкую, как у Матвейки, руку. Я, мол, вас не знаю, но все равно хорошо, что гости. И Матвейка (он потом говорил: сам не понимаю почему) вдруг тоже тихонько помахал ему.
