3
Мы пошли на пустырь к сухому дереву, где до той поры я бывала только с Лоськой. Я взяла с собой маленький стеклянный глобус, чтобы подновить на скамейке надпись.
Томчик не спрашивал, куда мы идем, просто слушал про “обстоятельства”, которые нас привели к мыслям об отъезде. Я ему многое рассказала.
Про историю с дискетой и папиными рассказами Томчик и так знал, но про Будимова — ничего. А тут я ему и про это выложила. И даже свой недавний сон. Правда, это не сразу, а уже там, у дерева. После того, как рассказала про Умку, поправила траву на холмике и огненной точкой пропущенных через глобус лучей прошлась заново по выжженным буквам Умкиного имени.
Мы сели рядышком на скамейке, и вот тогда-то я проведала Томчику, как видела его во сне.
— И после этого почему-то было страшно за тебя…
Томчик слушал и серьезно кивал (и после каждого кивка волосы взлетали и долго шевелились в воздухе). Он держал на ладони монетку с марсельной шхуной “Резольют”, разглядывал ее сквозь глобус. Потом так же сосредоточенно вывернул ногу и посмотрел на припухшую царапину — словно хотел выяснить: имеет ли она отношение к рассказанному сну? Видимо, решил, что не имеет.
— Знаешь, Женя, а я недавно видел другой сон, хороший. Будто мы с Чарли пробираемся сквозь лесные заросли и выходим на поляну с большущими, во-от такими мухоморами. Они красные, как на сказочной картинке, и сразу видно, что не опасные. Не мухоморы даже, а волшебные грибы. И под одним таким грибом стоит домик, похожий на скворечник. Чарли сунул к нему нос, и оттуда, из дверцы выбрался гномик. Ростом со спичку. Прыгнул мне на ладошку! Чарли замахал хвостом, хотел его лизнуть…
— А дальше?
— А дальше я проснулся…
Мы посидели, помолчали. И еще помолчали… И мне вдруг показалось, что молчание становится неловким. Сидим и не знаем, что сказать друг другу.
Что говорить, если все равно скоро расстанемся…
“Прощайте, Скалистые горы…”
— Томчик, знаешь что? Ты, пожалуй, иди пока. У тебя ведь, наверно, есть разные дела… А к трем часам приходи ко мне, пойдем к Ста… к Нику. И прихвати пакет или сумку для книги…
— А ты?
— А я посижу еще здесь. Не хочется никуда…
Томчик не обиделся и не спорил. Монетку убрал в карман. Глобус протянул мне. Встал передо мной — тоненький, прямой, большеглазый. Сосредоточенный (или уже отчужденный?)
— До свиданья, Женя. — Он сказал это так, будто прощается надолго. Сам не знает, на сколько.
— До свиданья, Томчик.
Он ушел по тропинке среди высокого иван-чая. Не оглядываясь. А я сидела с этой завязшей в душе песней о Скалистых горах.
Долго так сидела.
И еще сидела…
И еще… В густом тепле и тишине летнего дня. Даже бабочки не летали.
Думала обо всем и, будто бы, ни о чем. Пока не услышала шелестящие шаги.
Закачались розовые свечи иван-чая, и опять появился Томчик.
Он был не один.
Было словно два Томчика. Только тот, что двигался позади — повыше, постарше, и комбинезон с длинными, подвернутыми у щиколоток штанинами. Но волосы — такие же светлые и летучие. И лицо… если и не похожее на Томчика в портретном смысле, то выражением похожее очень.
Я понятия не имела, что у Томчика есть брат!
Оказалось — не брат.
— Вот она, — сказал Томчик спутнику. А мне спокойно и коротко объяснил: — Я пошел не домой, а к тебе. Сел на лестнице и стал ждать, когда ты придешь. А пришел вот он. И спросил: “Ты не знаешь Женю Мезенцеву?” Я сказал: “Знаю, идем”…
— Здравствуй, — сказал “не брат”. — Я Игорь Карцев.
Видимо, я глупо замигала, не поняла сразу. Игоря Карцева я представляла совсем другим: рыжеватым и круглощеким.
— Я с той квартиры, где ты жила раньше, — пришел он мне на помощь.
— Ох… да! Хорошо! Здравствуй… Что-то случилось? Ты меня искал?
— Искал… Я по порядку, ладно?
— Ладно… — Я опять что-то почувствовала . Что?
— Я принес монетку. У нас ремонт, вскрыли полы, и я ее сразу увидел… Вот, — Игорь протянул на ладони золотистый, не потускневший фунт стерлингов с острова Джерси.
— Ой… спасибо! — Я сразу поняла, что это хорошая примета. Будет у меня корабельная монетка вдали от этих мест. Память о прежнем и талисман.
— Спасибо, — сказала я снова. И глянула на кораблик сквозь глобус. Чтобы увидеть фрегат во всей красе, поздороваться, после длинной, почти в год, разлуки. И… как всегда в такие минуты: у сердца три редких толчка, а потом барабанная дробь.
— Игорь… это не та! Там был фрегат “Перси Дуглас”! А это…
Это была бригантина “Сэнчери”.
— Игорь, где ты ее взял?!
— М-м… — Он досадливо мотнул головой (и волосы разлетелись, как у Томчика). — Значит перепутали. В последний момент…
— Кто?.. С кем?..
Игорь Карцев сказал:
— С Пашкой…
Видимо, я сделалась какая-то “не такая”. Помню, что хлопнула губами, а выговорить ничего нее смогла. И Томчик милостиво пришел мне на помощь:
— Пашка прилетел еще вчера. Утром. Ты же сказала ему, что тебе совсем плохо. Он потом звонил, звонил, а телефон молчит. Он заставил отца купить билет, через его начальство, потому что трудно с билетами. И вот…
— Почему же он сразу ко мне-то не пришел!! — взвыла я.
— Он приходил, — сухо сообщил Игорь. — Но ты же сама велела передать соседке, что не желаешь его видеть.
— Я?! Его?!
— Да. Очкатого и лохматого. Тебя не оказалось дома, а она так сказала…
— Я же не про него!! Я же про Ста.. про другого, про Ника! И то нечаянно!..
— Он ведь не знал. Решил, что про него. И ничего не мог понять. Потом мы звонили от меня, а телефон молчит…
“Он был у меня в те проклятые полчаса, когда я ходила на почту! — прыгнули у меня мысли. — И когда приходил Томчик… Они могли даже встретиться… Не встретились… Почему я такая невезучая?”
Да разве невезучая?! Да тыщу раз наоборот!
— Где он?!
— У меня… Видишь ли, Женя, он не решился пойти к тебе снова. Вообще-то он храбрый, но тут… я его понимаю. Он попросил меня… Чтобы я узнал, в чем дело…
— Храбрый балда! — выдала я со счастливым стоном. — Бежим! — И рванула с пустыря к улице через заросли, напрямик. Воздух ровно свистел навстречу. Игорь и Томчик часто дышали позади. Наконец мы выскочили в переулок, а оттуда к трамвайной остановке.
Трамваев, разумеется, не было ни вблизи, ни в перспективе. Пришло время отдышаться. И я наконец запоздало удивилась:
