— Подожди! — дернулся Владик. — А вдруг их смыло?!
Но Жору и его помощника не смыло. Голова старпома
Жоры показалась в люке. Вцепившись в комингс, он прокричал плачущим голосом:
— Не знаю, какие приемы воспитания применяются у вас в семье! Но, клянусь ремнем дедушки Анастаса, я попрошу капитана!..
— Мы больше не будем! — хором сказали юнги, причем внимательный слушатель мог бы уловить в их голосах едва заметную дурашливую нотку.
— Да уж понятно, что не будете! После капитанской вздрючки! — И, преодолев сопротивление ветра, разгневанный старпом Жора Сидоропуло захлопнул стеклянную крышку люка.
— Приехали, — подвел итог Владик. — Наверно, запер снаружи. Теперь не вылезем, пока не позовут на расправу.
— Как думаешь, сильно влетит? — деловито поинтересовался Максим.
— Понятия не имею... Мне по-настоящему никогда в жизни еще не влетало!.. Наплевать! Главное, что Андрюшка — вот он... — Владик счастливо прижимал к груди пропитанного водой тряпичного зайца.
— Лишь бы твой папа не отправил меня домой!
— Не отправит... Мы разве виноваты?! Мы же все правильно сделали! Андрюшку надо было спасать? Надо! Мы все продумали, страховку обеспечили!.. Жора сам в панику ударился...
— Я знаешь чего испугался в последний момент?
— Чего?
— Вдруг твой сплесень на тросе не выдержит! Тогда что?
— Я ведь говорил: всегда плету крепко, если даже некрасиво...
Этот разговор шел во время крепкой качки — волны продолжали швырять «Кречет», и ветер не унимался. Глянув на потолок, Максим спросил:
— Как ты считаешь, можем потонуть? Ты не думай, что боюсь, просто хочу трезво оценить ситуацию... Если тонуть, то не хотелось бы в запертом кубрике...
— Думаю, не потонем. Яхта килевая, перевернуться не может. Корпус новый, крепкий... Разве что мачту может сломать, но это еще не гибель...
Качнуло сильнее прежнего, мальчишки опять завалились спиной на внутреннюю обшивку, задрали ноги. Кровь по-прежнему бежала по ноге у Владика. Когда яхта наклонилась на другой борт, Максим глянул на Владькину ногу и сказал:
— Не унимается. Надо перевязать.
— Да ерунда...
— Не ерунда. Истечешь кровью, как несчастный боец, брошенный на поле боя... — Максим загнул край флотского одеяла, вытянул край простыни, вцепился в него зубами, оторвал полосу. — Ну-ка давай...
Бинтовать пострадавшего при такой качке — дело непростое, прямо цирковой номер. Несколько раз раненый и «санитар» валились друг на друга, но в конце концов Максим завязал самодельный бинт.
— Только не делай узел Черного Джека... — хихикнул Владик.
— Макарони сказал бы: «Не поминай зря, худо будет», — отозвался Максим.
— Куда уж хуже-то! Вон как свистит... Сами виноваты — не развязали вовремя.
— Неужели думаешь, что из-за этого?
— Кто знает... Интересно, это только здесь так дунуло или по всему побережью?..
«Дунуло» по всему побережью. Разноцветными флагами стало рваться развешенное на балконах и во дворах белье. Согнулись деревья, взметнулись сорванные листья, посыпались разбитые стекла из захлопнувшихся оконных створок, запрыгали у причалов шлюпки, полетели вырванные из рук прохожих пестрые (взятые для защиты от солнца) зонтики. Помчался над асфальтом унесенный ветром тент от тележки с мороженым...
Ветер ворвался в комнату Владькиной мамы, смахнул и разнес по углам листы дипломного проекта. Мама кинулась ловить их, собрала кое-как, прижала на столе тяжелыми книгами. Над столом подрагивала висевшая в рамке фотография: смеющиеся муж и сын.
Где они теперь? Что с ними?
Мама торопливо взяла мобильник, стала звонить на яхту. Телефон молчал. Если бы мама могла видеть крыши и башни города, она заметила бы, что потоки ветра согнули и обломали антенны на вышке ретрансляционной станции...
Мама с тревогой подошла к окну, которое захлопнулось само собой (и, к счастью, уцелело). Ветер хозяйничал на улице...
Хозяйничал он и в Синетополе. Вскинул и забросил на ветки доску качелей, на которых недавно качалась Ника. Нес по уступам улиц листья каштанов, выхваченные у прохожих газеты, чьи-то шляпы...
Ника шла из магазина с большой хозяйственной сумкой. Ветер чуть не вырвал сумку из рук, надавил на Нику, загнал ее под арку дома, у которой гнулась и скрипела старая акация.
Легко, словно клочок бумаги, ветер гнал по улице мальчика лет восьми-девяти в белом матросском костюме. А мальчик и не стремился остановиться — он, в свою очередь, гнался за синей бейсболкой, которую унес у него ветер. У акации ветер взметнул бейсболку, загнал ее в гущу ветвей. Мальчик по инерции чуть не пролетел мимо арки, но Ника перехватила его, вдернула за руку под защиту каменной стены.
— Вот балда! Тебя в море унесет!..
Часто дыша, мальчик смотрел на гудящую крону акации.
— У меня там шапка застряла... Пусти, я полезу...
— Ненормальный, да? Сдует, как букашку!
— Все равно полезу... У меня в ней там...
— Что?
— Очень важная вещь... — Мальчик качнулся к выходу на свистящую ветром улицу.
Ника опять схватила его. Мальчик дернулся.
— Пусти! Мне правда очень надо!
Они посмотрели друг другу в глаза. Мальчишкины глаза были мокрыми.
— Очень-очень? — сказала Ника.
— Да!!
— Держи... — Она отдала мальчику сумку. Прижала его покрепче к стене, а сама выскочила и вцепилась в ствол акации.
Конечно, она была сильнее, крепче, поворотливей, чем растерянный мальчонка в матроске. Споря с ветром, забралась на скрипящую акацию. Почти скрылась в шумящей кроне. И скоро прыгнула на асфальт. Упала на коленки, не удержалась, покатилась по асфальту, вскочила. Вбежала под арку.
— На! — Ника протянула мальчику бейсболку.
— Спасибо... — Он прижал ее к груди, как спасенного котенка.
Ника помедлила и спросила:
— А что у тебя за вещь там?.. Если это не тайна...
Мальчик подумал, сунул пальцы под надорванную подкладку бейсболки, достал бумажку.
— Вот. Это билет от автобуса... счастливый... Я с ним сдавал приемный экзамен в музыкальную школу, в другом городе, и уж-жасно боялся, а он помог. На пятерку... Смотри, какой номер...
На бумажной ленточке были отпечатаны цифры:
— Хорошо тебе, — вздохнула Ника. — Если бы у меня был такой билет. Для удачи...
— У тебя локоть ободрался... — виновато сказал мальчик.
