— Я и не обращаю... Никто даже не понял, что это был призрак бригантины капитана Румба...
У Владика по спине прошел холодок.
— Ну и пусть... Нам-то он ничего плохого не сделал... И мы ему... Чего тут грустить?
— А я и не из-за него...
Владик подумал и спросил:
— А из-за чего?
Глядя на освещенную картушку компаса, Макарони сказал:
— Да так... По правде говоря, по братишке заскучал.
По Шурику... Не успел попрощаться перед уходом. Он куда-то укатил на целый день на чужом велосипеде, я его не дождался. Вот теперь думаю: не случилось ли чего. Велосипед большущий, а он кроха...
— Постойте-ка! А он случайно не в майке со львенком Симбой на груди? И с перевязанным локтем!
— Он самый! Знакомы?
— Мы его вчера два раза видели. Днем помогли ему цепь натянуть, а вечером он нам помог, Гошу привез к яхт-клубу... Ой...
Макарони покосился на Владика.
— Да ты не бойся... Гоша — это гном, что ли? Не такой уж это секрет, что вы корабельного гнома на борт протащили. Кому он мешает? Наоборот, хорошая примета. Я про это знаю, Охохито знает...
— Откуда?
— Боцман сказал. Не удивляйтесь, мол, если заметите... А Шурик, значит, вечером живой-здоровый был?
— Все в порядке, не бойтесь. Он от яхт-клуба сразу отправился отдавать велосипед...
— Тогда ладно...
Помолчали.
— Витя, а если бы у вас оказалась такая пуговица, с бриллиантом, что бы вы сделали? — вдруг спросил Владик.
— Что?! Да выкинул бы тут же за борт! Она же проклятая!
— Да нет, я не про такую! Если не проклятая, а просто с бриллиантом! Драгоценность же!
— А... Ну, что! Загнал бы ювелиру и купил бы Шурке новый велосипед. По росту...
— А почему велосипед? Денег-то хватило бы на кучу всего. Хоть на машину-иномарку...
— Нет, я велосипед... А если бы хватило, тогда еще десять велосипедов, Шуркиным приятелям...
Помолчали опять. Владик отошел, прошагал вдоль борта на нос. Там по-прежнему нес бессменную вахту Андрюшка.
— Это ты предупредил Макарони о паруснике? Молодец...
Владик глянул в зенит. Он был теперь бархатно-черным, в нем переливались частые звезды. Владик поднял аппарат:
— Вдруг получатся...
Закрыл аппарат, постоял, навалившись грудью на поручень. Мелодия колыбельной снова зазвучала в нем.
Владик спустился в рубку. Отец склонился над столом со штурманской картой. Двигал параллельную линейку и транспортир.
— Пап... ты чего делаешь?
— Нетрудно заметить, что прокладку курса... А ты?
— А я... звезды снимал. Вдруг получатся...
— А где Максим?
— Наверно, слушает истории дядюшки Юферса.
— У меня такое впечатление, что вы поссорились.
— Мы? Нет... Не знаю. Что нам делить?
— Вот и я думаю. Держитесь дружнее. Родственники все-таки...
— Ага... Папа, можешь дать мне на минутку твой мобильник?
— Это зачем?
— Маме позвоню...
— Она звонила совсем недавно. Передает привет. У нее все в порядке...
— Ну... я все равно позвоню. Можно? Два слова...
Капитан Ставридкин внимательно посмотрел на сына.
Достал из ящика телефон, протянул Владику.
— Только недолго...
— Ладно!
Владик обрадованно выскочил наверх.
Устроившись опять рядом с Андрюшкой, понажимал кнопки.
— Мама?.. Это я... Ничего не случилось, просто так.
Да, все хорошо. И с Максимом... в порядке. Конечно, скоро спать. Андрюшка привет передает... Ладно, мамочка, спокойной ночи...
Владик поулыбался в темноте. Сказал Андрюшке:
— Тебе привет...
Потом он пошел разыскивать Максима.
Максим сидел вместе с Охохито и Паганелем. Охохито рассуждал:
— Попади мне такая пуговица, я ее, конечно, тут же продал бы за валюту. И не стал бы тратить баксы на ерунду, а так пополнил бы свою коллекцию, что все музеи выли бы от зависти, как портовые катера на штормовой зыби... Есть у меня на примете у одного антиквара мушкет времен Людовика Четырнадцатого. Это, значит, той поры, когда знаменитые мушкетеры...
— Максим... — окликнул Владик.
— Чего? — Максим без удовольствия приблизился.
— Хочешь позвонить домой? Вот... — Владик протянул мобильник.
— Зачем? — сказал Максим.
Владик удивился. Он-то думал обрадовать троюродного брата. И тогда они, может быть, перестали бы дуться друг на друга.
— Ну... тебе разве не хочется поговорить с родителями?
— Я надеюсь, у них все благополучно. Если что случится, сообщат. А мелкая информация меня не интересует.
— Как хочешь... — Владик отодвинулся, будто получил щелчок по носу.
Он отнес телефон отцу.
— Спасибо. От мамы привет...
— Скажи дядюшке Юферсу, чтобы позаботился об ужине. Через полчаса.
— Есть, господин капитан! — повеселевший Владик опять выскочил на палубу.
Дядюшка Юферс, осторожно трогая струны, сидел теперь один. Хотя нет, не один.
— Гоша здесь? — шепотом спросил Владик.
— Я... это самое... здесь. Никто не видит, а я морем дышу, открытым. Как это... в давние годы... Ты ведь понимаешь. У тебя это... тоже морская душа.
Владик опять пригорюнился.
— Не знаю, какая у меня душа. Только моряком я не буду...
— Это почему же? — заворчал дядюшка Юферс. — Из-за очков, что ли? Это все поправимо. В наше время наука со зрением чудеса делает...
— Да не в зрении дело... — вздохнул Владик. — В моем хлипком характере. — Дядюшку и Гошу он не стеснялся, и хотелось облегчить душу.
— У тебя это... чудесный характер! И... это самое... сердце...
— Чего там чудесного. Я долго плавать не смогу. Вот сегодня утром только отошли, а к вечеру я уже заскучал... — Он вздохнул снова и признался окончательно: — ...По маме...
— Сядь-ка поближе, дружок... — Дядюшка Юферс сгреб Владика и придвинул к своему боку. — Я тебе открою один секрет... — Он надавил кнопку плеера, и зазвучала колыбельная: «В тропиках душно, не спится в каюте...» Но зазвучала тихо, почти неразличимо. Будто издалека.
— Какой секрет? — прошептал Владик.
— Такой, значит... Самые лучшие моряки получаются из тех, кто скучает по маме... По маме — значит, и по дому. По дому — значит, и по родным берегам, по друзьям-товарищам. Без такой печали, мальчик, нельзя. Ведь именно она заставляет моряка возвращаться домой. А если моряк не старается вернуться, он и не моряк вовсе, а так... пустая душа, без роду без племени... Понял?
