Гоша покивал:
— Да-да. Я... это самое... имел удовольствие быть знакомым с господином Юферсом. Так сказать, это... на литературной почве. Он ведь пишет книгу морских историй... А я... — Гоша застеснялся опять, но собеседник был симпатичный и слушал с интересом. — Я... иногда сочиняю это... стихи. И поэму о клипере «Кречет». Я там обитал в девятнадцатом веке, когда парусных судов было еще видимо-невидимо. С капитаном Аполлоном Филиппычем Гущиным-Безбородько мы были друзья...
Мальчик покивал:
— Дядюшка Юферс рассказывал про этого капитана...
Он сел на низкий камень напротив Гоши, уперся локтями в коленки.
Гоша глянул на собеседника с новым интересом:
— А вы... если я не ошибаюсь... из того разряда человеков... то есть людей... которые еще не выросли и называются «дети»?
— Конечно! Я мальчик, мне зимой стукнуло десять лет... Если бы я был взрослый, меня звали бы Владислав Степанович Ставридкин. А сейчас я просто Владик...
— Это очень славно, — заметил Гоша.
— Да, мне тоже нравится. А вас как зовут?
— Я это... Георгий Лангустович Ныряйло. Но лучше просто Гоша. Корабельные гномы не любят церемоний...
— А ничего, что без отчества?
— Уверяю вас, мне будет это... приятно...
— А вы... не говорите мне «вы», ладно? К мальчикам обращаются на «ты», так принято.
— Да-да, я вспоминаю... Когда-то давно мальчики играли у меня на «Кефали» и кричали друг другу: «Эй ты, салага, попробуй нырнуть с бушприта...»
— Гоша, а можно я вас сниму?
— Откуда? — слегка испугался Гоша.
— Да ниоткуда! Этим аппаратом.
— Это, значит, как кино? Простите, но ведь... а что со мной будет? — Гоша опять съежился, оглянулся на догорающую «Кефаль».
— Да не бойтесь, это безопасно! Вы сидите, как сидели...
Владик вскочил, расстегнул футляр, навел объектив...
— Готово... Это хороший аппарат. Мне его папа подарил недавно, когда я четвертый класс закончил. Камера не новая, без автоматики, зато надежная, «Зенит — три эм». Папа им снимал, когда еще школьником был.
— Простите, а кто ваш папа?
— Он яхтенный капитан, работает в яхт-клубе... А вообще-то он все на свете умеет. Он меня научил проявлять и печатать, чтобы не сдавать пленки в лабораторию. Нам черно-белые снимки нравятся, а в лаборатории они гораздо дороже...
— Вы правы, Владик. Сейчас, к сожалению, все дорого... Я как-то наведался в редакцию журнала «Приморская лира», спросил, не напечатают ли они какие-нибудь мои стихи. А они говорят: «Пожалуйста, если заплатите четыреста долларов...» Откуда у меня доллары? Я говорю: «Простите, но я слышал, что раньше, наоборот, поэтам платили за стихи...» А они: «У-у, когда это было!..»
— Да! Дядюшка Юферс тоже говорил про такое. Его книгу не хотят печатать, если он не заплатит за это!
— Все пошло кувырком в этом мире, — грустно сказал Гоша. — Вот и парусников почти не осталось. Где приткнуться старому корабельному гному...
— Ой... — спохватился наконец Владик. — У вас беда, а я... Где же вы теперь будете жить?
— Пойду в контору «Домгном». Они там обязаны поискать мне жилплощадь. Сами виноваты, что так получилось.
— А где эта контора?
— Говорят, на углу Малой Пристанской и Банного спуска... Вы не знаете?
— Знаю, это за мостом через Доковый овраг! Хотите, я вас провожу?
— Если вас... тебя, Владик, не затруднит...
— Что вы! Наоборот!
— А ты не будешь стесняться, что идешь с таким... странным существом? Я, по правде говоря, и сам-то побаиваюсь появляться на людях...
— Ну, что вы такое говорите, Гоша! Корабельный гном — это же здорово!.. Да к тому же я поведу вас безлюдными переулками...
Они шли по узеньким плиточным тротуарам, по тропинкам среди покрытых цветущим дроком подпорных стенок. Гоша тащил сундучок.
— Гоша, давайте я возьму с другой стороны!
— Что ты! Гномы не замечают тяжести. А этот сундук практически пустой...
Несколько раз попались встречные прохожие — хмурый дядька с удочками, женщины с кошелками. Гоша втягивал голову, а Владик сказал:
— Видите, никто на нас и не взглянул.
— Да-да... Бывает, что взрослые человеки... то есть люди, простите... нас, гномов, просто не замечают. Особенно те, кто не верит в сказки...
— Ну и пусть, им же хуже!
— М-м... Владик, а вы не могли бы... то есть ты не мог бы помочь мне в одном деле?
— Конечно, могу! А в каком?
— Мне сейчас очень нужна рифма к слову «бухты». Чтобы не прервался... это... творческий процесс...
— Ух ты!
— Прости... что? — слегка испугался Гоша.
— Рифма такая: «бухты» — «ух ты!»... Не годится, да?
— М-м... пожалуй, это... слишком эмоционально... Хотя... Подожди-ка. А если так? — Гоша встал на тропинке в позу декламатора. — Вот...
На берегу пустынной бухты Сидел я грустно поутру.
И вдруг совсем нежданно — ух ты! —
Явился мне спаситель-друг!
Гоша, ощутив вдохновение, уже не стеснялся, а Владик смутился:
— Ну что вы, Гоша, никакой я не спаситель. Подумаешь, взялся показать дорогу...
— Дело не только в этом! Ты, Владик, вернул мне веру в человеков... то есть в людей...
Они подошли к обшарпанному старинному дому с полуподвалом. В полуподвал вела кривая дверь под перекошенной вывеской:
Региональное управление морского хозяйства
Жилищный трест
ДОМГНОМ
— Владик, я это... пожалуй, пойду туда один. Гномы-чиновники не любят, если люди...
— Ладно! А давайте я вас подожду! Когда вам дадут адрес, я вас и туда провожу!
— Я... это самое... мне неловко тебя затруднять...
— Да что вы, Гоша! Я же все равно гуляю. Каникулы.
Я пока вон оттуда, со стены, поснимаю вид на море. Я хочу сделать альбом «Наши берега»...
— Только не сорвись... Вы, мальчики, такие хрупкие, прямо страшно смотреть... Вон коленки все ободранные...
— Что за беда! У кого из ребят они не ободранные? Это же не инвалидность!
— Все равно. Лучше покарауль мой сундук, пока я там... В нем моя... это... поэма про клипер «Кречет»...
— Есть! Буду на вахте! — Владик весело уселся на горбатый матросский сундучок.
