Князь подошел к Фа-Дейку, тяжело загребая песок бронзовой чешуей оторочки плаща. Смотрел и молчал с полминуты. Лицо его не изменилось. Он сказал, кажется, без удивления и устало:
— Клянусь словом и честью, это тарга. Судьба ваша счастлива, итты… Кто же владетель знака верховной власти?
— Тот, кто держит. Иначе не может быть, князь, — отозвался Фа-Тамир.
Урата-Хал посмотрел Фа-Дейку в лицо. Вождь тауринов был так высок, что глаза его оказались вровень с глазами сидящего на коне юного сета. Твердые, но измученные были у князя глаза. И Фа-Дейк опустил свои, не выдержав прямого и печального взгляда.
Урата-Хал проговорил, опустив плечи:
— Ну что же… Ни итты, ни таурины, ни другие люди еще не стали бессмысленными кротами и шакалами, чтобы забыть великие законы предков. Какое будет твое слово, повелитель? Покорившись владетелю тарги, таурины не уронят чести… — Он горько улыбнулся. — Что я должен сделать? Впустить иттов в крепость? Отдать свой меч?.. Хотя сейчас у меня нет меча…
— Нам его и не надо, — давясь от непонятного смущения, пробормотал Фа-Дейк. Таргу сжал в потном кулаке, а кулак спрятал под плащ. И сказал решительней: — Итты не войдут в ваш город… То есть, может, войдут, но без оружия. Мы заключим равный и вечный мир. Больше никогда не будет войны.
Долго молчали изумленные итты, молчал и вождь тауринов. Потом он произнес негромко:
— Все матери тауринов назовут тебя своим сыном, мальчик… О прости, владыка земель.
А мудрый Лал, летописец иттов и полковник песчаной пехоты, спросил:
— Но что же будут делать люди, если война кончится, повелитель?
— Что?! — яростно вскинулся Фа-Дейк. И вскрик его разнесся в вечернем воздухе, который быстро остывал и холодил щеки. — Стены разрушены! Пески везде! Вы… вы же забыли вкус хлеба, едите только мясо кротов и конину, потому что негде сеять зерно! Вы что, сами не видите? Надо строить стены и дороги! Надо, чтобы снова росли леса! Везде, а не только на севере! Надо, чтобы никто не боялся! И чтобы с лесным народом тоже мир!.. Да вы что, сами не понимаете?..
— И что же? — раздался голос наглого сотника Уна-Тура, о котором все забыли. — Значит, воины-волки должны будут ковырять землю и таскать камни, как пленники или трусы, которые не умеют сражаться?
— Ир-Рух, — с облегчением сказал Фа-Дейк десятнику королевской стражи. — Лишите сотника коня и меча. Отправьте его под стражу. После погребения короля и заключения мира напомните мне о нем, я решу, что делать с этим человеком.
Уна-Тур вздыбил заржавшего жеребца и крикнул, оскалившись:
— Твоя тарга — жалкая медяшка! Ты сопливый самозванец! Волки, за мной! Пески не выдадут нас!
Сотник бросил коня прямо на пеших воинов, они отскочили. Всадники-волки поскакали вслед за своим командиром. Опомнившись, бросилась в погоню конная стража…
Ночь пришла звездная и холодная. Темная была ночь, хотя две маленькие луны быстро катились по черно-искристому своду. Фа-Дейк постоял у откинутой занавеси, посмотрел на эти светлые бегущие шарики, отыскал потом глазами знакомое созвездие Ориона, вздохнул и вернулся в теплоту шатра — в запахи земляного масла от светильников и старой меди от панцирей охраны. Лег на расшитые войлоки.
Шатер был Фа-Тамира. Маршал уступил его владетелю тарги, пока в королевском шатре лежит, дожидаясь погребения, великий Рах.
Десять ратников королевской стражи, не шевелясь и, кажется, не дыша, застыли вокруг широкого ложа. Фа-Дейк стеснялся их, но не решился приказать им выйти.
Он лег навзничь, вдавившись затылком в кожаный мешок, набитый шерстью. Тарга лежала в нагрудном кармане и плоской своей тяжестью напоминала о себе.
Фа-Дейк ужасно устал и ни о чем не думал связно…
Вошел Фа-Тамир, снял шлем, спросил:
— Я отошлю воинов, повелитель?
— Ага… — облегченно выдохнул Фа-Дейк.
Ратники неслышно вышли один за другим.
— Осмелюсь ли я просить владетеля тарги… — начал маршал.
Фа-Дейк устало сказал:
— Не надо, Фа-Тамир. Говори по-человечески.
— Хорошо… — Старый маршал сел в ногах у Фа-Дейка. — Ну что, Огонек? Как тебе сейчас?..
— Я не знаю, Фа-Тамир… Я не знаю: что делать дальше?
— А дальше ничего не надо, мальчик. Ты сделал самое главное: остановил войну.
— Но потом я тоже что-то должен делать!
Фа-Тамир покачал седой головой:
— Ничего. Завтра, после погребения Раха, мы объявим иттам и тауринам, что владетель тарги вернулся к себе, в свой далекий край.
Фа-Дейк помолчал. Затем спросил с облегчением, но и с обидой:
— Почему?
Фа-Тамир чуть улыбнулся:
— Ты хочешь найти одну причину? А их много…
— Ну, хоть одну… Скажи!
— Хорошо. Не обижайся, Фа-Дейк, но тебе иногда кажется, что нас нет и ты нас просто придумал…
— Ну и… Ну и какая разница? Вы же все равно есть!
— Конечно… Но вот еще причина: когда вы, сет… прости, Огонек… когда ты думаешь о наших заботах, ты думаешь о своей Земле. Я давно это понял.
— Ну и что? — неловко сказал Фа-Дейк.
— Нет, ничего. Иначе и быть не могло… Но ты еще многого не понял. Не знаешь даже, кто виноват в этих войнах: итты, таурины, лесные люди, жители южных скал? Вожди или простые люди?
— Это я как раз понял, — хмуро сказал Фа-Дейк. — Все хороши.
Раньше, когда жил он в королевском стане и в столице иттов, ему казалось, что итты — самые храбрые, самые честные, самые умные, а таурины виноваты во всем. Это они много лет назад начали войну и до сих пор не хотят признать справедливость иттов. И он радовался, когда случился пожар в крепости врага. И ликовал, когда, оказавшись в случайной схватке среди песков, увидел (правда, издалека), как воины иттов арканами свалили двух тауринских всадников…
А если бы в самом начале попал он не к иттам, а к тауринам?..
А маленький, похожий на Вовку Зайцева Хота разве в чем-то виноват?
Он учился у иттов скакать на коне, метать дротики и читать нацарапанные на тонких кожах старые карты пустынных земель. Но земли принадлежали не только иттам. И карты эти рисовали не итты, а древние художники — общие предки нынешних племен.
Среди песчаных равнин, среди холмов и дюн стояли высокие башни с колоколами, которые оставили нынешним людям неведомые, жившие в незапамятные времена народы — люди тех веков, когда на месте песков шумели кудрявые леса и плескались теплые озера… Ни итты, ни таурины, ни жители окраинных земель не трогали эти колокола даже тогда, когда не хватало меди для доспехов. На Марсе, несмотря ни на что, еще сохранялись давние обычаи: нельзя трогать колокола, нельзя убивать крылатых ящериц, нельзя не повиноваться тарге…
