Максим в это время, укрывшись за шлюпочным сараем, натягивал на себя свою собственную одежду, которую прихватил с собой в пакете. Уложил в пакет Никино имущество. Затем добежал до киоска, который еще не был закрыт, купил в самом деле журнал и независимой походкой вернулся на яхту.
— Сударь, вам замечание, — сказал капитан Ставридкин. — Чтобы без моего ведома с яхты больше ни-ни...
— Есть, капитан! — вытянулся в струнку Максим.
В кубрике они поудобнее устроили Нику на верхней полке.
— Если куда захочешь, надевай Максимовы шмотки и шагай смело, — деловито посоветовал Владик. — В сумерках никто не обратит внимания...
— Ладно... — смущенно буркнула Ника. И прикрылась Андрюшкой. Потом сказала: — Одно только плохо. Не догадалась оставить дома записку. Поднимут тарарам. Не из любви ко мне, а просто потому, что «девочка потерялась». Непорядок...
— А если позвонить? — предложил Владик.
— Как?
— Твой папа, наверно, больше не даст телефон, он бережет аккумулятор, — заметил Максим.
— Подождите...
Владик выбрался из кубрика и пошел искать Паганеля. Посмотрел там, тут и после нехитрых вычислений сообразил, где находится этот матрос.
Тот и правда сидел опять в полюбившемся убежище с унитазом. Бормотал в телефон:
— Шеф, сокровище пока не обнаружено. Нашли только ржавую пушку... Кто идиот?.. Ну вот, а я при чем? Не я же искал... Я день и ночь, рискуя жизнью, веду разведку, а вместо спасибо... Ладно. До связи...
Он вышел из-за дверцы и почти сразу наткнулся на Владика, который, не слушая его разговора, деликатно ожидал чуть поодаль.
— Ай! — Паганель снова машинально вскинул руки. — А, это ты, юнга... Я что-то стал нервный последнее время.
— Наверно, из-за грусти по ней? — сочувственно сказал Владик.
— А?.. Да... Ну конечно! Такое дело...
— Паганель, у меня к вам просьба...
— Я весь самое благосклонное внимание...
— Можно одолжить на минутку ваш мобильник? Мне тоже надо позвонить... в одно место. А у папы я просить не хочу...
— А... да... Если только ненадолго... Потому что это... Я...
— Совсем на полминутки! Сейчас же принесу обратно!
С телефоном в руке Владик бросился в свой кубрик.
— Вот! — Он протянул телефон Нике.
— Спасибо... — Она привычно понажимала кнопки. И мальчики услышали ее беседу с покинутым домом.
— Алло... Да, это я... Не «милая девочка», а просто я... Нисколько не поздно, потому что я вообще не приду. Я ухожу на судне искать папу. Никто не сошел с ума! По крайней мере, я не сошла... Я так решила!.. Вернусь — сообщу. Вот так! И не поднимайте шума... Спасибо, Владик... — Она улыбнулась и протянула ему телефон.
Владик умчался возвращать мобильник Паганелю.
Максим и Ника смущенно помолчали.
Ника вдруг сказала:
— Вот ведь странно...
— Что странно?
— Грустно, когда расстаешься с домом, если даже там никто тебя не любит.
— Я знаю...
— Знаешь? — недоверчиво сказала она.
— Да... У меня было так же...
Вернулся Владик. Почуял, что здесь, без него, состоялся какой-то особый разговор. Помолчал. Потом понял что-то и предложил Нике:
— Если станет грустно, погладь Андрюшку. Он все равно что кот. А гладить кота — это верное лекарство от печали...
— Хорошо, — улыбнулась Ника. И погладила...
— Про это даже песня есть, — продолжал Владик. — Вот в этом плеере. Мне его дядюшка Юферс сейчас дал, чтобы не скучали. Послушай...
Ника спустила с койки голову.
Владик нажал кнопку. И послышалась песня, которая кончалась словами:
Кот корабельный приткнется под боком
(Стрелка компасная — кончик хвоста).
Канет печаль твоя в море глубоком,
Если тихонько погладишь кота...
6. ШКАТУЛКА
«Кречет» ушел из Синетополя с утренним бризом рано, когда ребята еще спали.
Владик проснулся первым. Рука Ники свешивалась с верхней койки, Андрюшкина голова — тоже. Максим ровно посапывал.
— Ох и силен ты лягаться во сне, — сказал ему, спящему, Владик. И, потягиваясь, отправился на палубу. Там что-то ровно стукало...
На палубе Владик потянулся еще раз и сощурился от солнца и синевы. Погода была великолепная. Ровный теплый ветер давал «Кречету» возможность резво, но ровно бежать нужным курсом.
У штурвала стоял Макарони.
— Макарони, привет! Хорошая погодка, правда?
Макарони кивнул, но на всякий случай поплевал через
плечо.
А стук продолжался. Это на носовой палубе Охохито кончал мастерить из толстых досок лафет для своей карронады.
— Охохито, привет... Ух ты, настоящее корабельное орудие! Теперь мы со своей артиллерией... Только не буди нас по утрам стрельбой из этой штуки, она все же не пистолет...
— Я бы и рад, мучачо, пальнуть разок-другой, да пороху у меня еле-еле на один заряд. Если истрачу, что останется для пистолета?.. Да и нельзя пока из нее стрелять...
— Почему?
— Весь ствол забит окаменевшим илом. Как цементом. Я колупал, колупал, да без толку...
— Ничего, расчистим...
Владик поспешил в «то самое место» за тесной дверцей. Из-за дверцы выбрался Паганель, привычно испугался, потом заулыбался:
— Юному наследнику капитана наше нижайшее...
— Здравствуй, Паганель.
— Ну что, дозвонился вчера, куда хотел?
— А как же...
И они «поменялись местами».
Потом Владик заглянул в капитанский закуток, к отцу. Тот брился.
— Папа, доброе утро...
— Доброе, доброе... Ты опять без жилета, моя радость!
— Я же только «туда» сбегал.
— По дороге «туда» тоже можно угодить за борт. Что я тогда скажу маме?
— Что я решил добираться до Византийска вплавь.
— Ох возьмусь я за тебя когда-нибудь... Брысь одеваться!
— Есть, господин капитан!
Владик исчез, а капитан продолжал бриться.
Очень скоро он увидел в зеркальце, как мимо открытой двери мелькнула еще одна невысокая фигурка — на этот раз не Владькина. В длинной, до палубы, полосатой фуфайке.
Не прерывая бритья, капитан Ставридкин хладнокровно сказал:
