Владик и Максим шли мимо садовых скамеек. Те были пусты, лишь на одной сидела темноволосая девочка в пестром платьице. Сидела, повернувшись к аллее спиной и уткнувшись лбом в положенные на спинку скамьи локти. Кажется, плечи у девочки дрогнули.
Мальчишки прошли мимо, не замедлив шагов: неловко смотреть, если человек плачет. Но... а проходить мимо — ловко?
Они быстро оглянулись и опять стали смотреть перед собой. Максим на ходу сказал:
— Мало ли на свете плачущих девчонок...
— Да... И надо же, чтобы одна подвернулась нам. На пути... — с досадой отозвался Владик.
— Она пошлет нас ко всем чертям, — убежденно сказал Максим, замедляя шаги.
— Скорее всего... — сумрачно отозвался Владик, тоже сбавив скорость.
Они вновь оглянулись. Остановились. Еще раз посмотрели друг на друга. Пошли обратно. Владик сел рядом с девочкой. Максим обошел скамейку и встал за спинкой. Владик тронул девочку за локоть.
— Что с тобой?
— Идите к черту, — устало сказала девочка.
Максим покивал:
— Я говорил...
Мадам Элеонора и Гоша двигались подземными коридорами, проникали в узкие проходы, спускались и поднимались по вырубленным в камнях ступенькам. В лучах фонариков, которые прихватила с собой предусмотрительная хозяйка таверны, вспыхивали вкрапленные в стены кристаллы соли, отражали свет бледные сталактиты и сталагмиты. Глухо отдавались в пещерах шаги, унеслась в сумрак летучая мышь.
Гоша, несмотря на малый рост, старался помогать спутнице в трудных местах и вел себя как джентльмен. Вовремя подавал руку, поддерживал даму на спусках.
Элеонора и Гоша говорили шепотом, но и на шепот откликалось подземное эхо.
— Видите, дорогой Гоша, здесь уже совсем безлюдные места. Про них почти не знают. На туристических схемах они не указаны...
— Это самое... да... А нет ли где-нибудь круглого грота?
— Есть, есть. Я вам обещала... Но вы должны мне почитать наконец что-нибудь из вашей поэмы...
— Это... да... Но это... любезная Элеонора... она не закончена. Мне это самое... неловко... „
— Ах, перестаньте, Гоша! Вы поэт. Скромность для поэта хороша, но в меру. Истинный творец не должен стесняться своего таланта...
— Ну... это... ладно...
Гоша ловко забрался на каменный выступ — так, что сделался одного роста со спутницей.
— Вот... это... несколько строк... — И, как всегда в таких случаях, быстро вдохновился:
Я помню, как мы миновали экватор,
Склонилася ночь надо мной,
И в ней облака, словно пышная вата,
Белели под полной луной.
И южные звезды пылали, как свечи,
И дул равномерный пассат...
И мчался под звездами гордый наш «Кречет»,
Расправивши все паруса...
— Потрясающе... — с восхищенным стоном произнесла мадам Элеонора. — Вы, Гоша... вы Айвазовский в поэзии...
— Ну что вы, любезная... это... Элеонора... Я это самое... А вот еще...
— Нет-нет, не сразу. Сначала я должна пережить уже услышанное... Идемте, Гоша...
— В круглый грот?
— Да-да...
Гоша скакнул с камня и опять подал мадам Элеоноре руку.
Владик и Максим по-прежнему были рядом со всхлипывающей Никой. Владик снова тронул ее за руку:
— Я знаю по себе: когда плачешь, а к тебе лезут с вопросами, всегда хочется послать к черту. Сперва... А потом думаешь: а вдруг этот человек чем-нибудь поможет?.. Давай будем считать, что...
— Что? — буркнула Ника.
— Ну, к черту ты уже нас послала. А теперь расскажи.
— Что?
— Сперва как зовут. Я — Владик. Он — Максим. А ты?
— Ну... Ника... — сердито всхлипнула она. — И что дальше?
— Дальше — давай дальше. Что случилось?..
— Нам сказали, что в Синетополе никогда не обижают детей. А ты сидишь... слезы роняешь... — вставил Максим.
— Глупости говорите, — хмыкнула Ника. — Детей обижают везде. Во всем мире...
— Вот и скажи, кто тебя обидел, — поторопил Владик.
Ника подняла голову, обвела мальчишек сумрачными мокрыми глазами.
— Смешные... Думаете, я скажу, и вы сразу разберетесь и поможете?
— А вдруг? — сказал Максим.
— Ну, может, не сразу... — вздохнул Владик.
Она горько усмехнулась:
— Как можно помочь человеку, у которого погиб отец... То есть все говорят, что погиб...
— А ты не веришь? — сразу понял Владик.
Она посмотрела на него, а потом и на Максима внимательней.
— Его похитили бандиты... Он археолог и оставался
один в лагере. Они его увезли на катере, а потом следствие определило, что катер затонул. На недоступной глубине... Говорят, все погибли...
— Значит, твоего папу не нашли? — осторожно уточнил Максим.
Ника резко мотнула волосами:
— Не нашли. Никто и не хочет искать... У матери сразу — новый муж... А я видела во сне, что папу прячут в пиратском убежище на острове Три Кота... А мои сны очень часто сбываются.
— Что за остров? Какое-то знакомое название... — свел брови Владик.
— Такой пустой скалистый островок недалеко от Византийска...
Владик и Максим опять переглянулись.
— И никто не хочет обыскать его, проверить? — спросил Максим.
— Начальник по борьбе с контрабандой и наркотиками говорит, что обыскивали. Но, по-моему, это так, для вида... Если бы я могла там сама оказаться!..
Теперь Максим и Владик смотрели друг на друга неотрывно.
— Вот что значит не проходить мимо плачущих девочек... — изрек Максим и направил взгляд в зенит.
— Наверно, это судьба... — грустно произнес Владик.
— И что теперь? — спросил Максим.
Владик повернулся к девочке:
— Ника... все, что ты сказала, — правда?
— По-твоему, этим шутят, да?
— Ника... надо поговорить. Серьезно...
Максим, стоя над ними, смотрел слегка с высоты.
— Как сказал бы старпом дядя Жора, клянусь дедушкой Анастасом, мало нам приключений на нашу голову...
— Максим...
— Что «Максим»? Это не я, а дядя Жора...
Гоша, стоя, как скульптура в каменной нише, продолжал декламацию:
На старости лет мне утешиться нечем,
Живу я на твердой земле.
Но только я вспомню мой клипер, мой «Кречет»,
И сразу мне жить веселей...
Мадам Элеонора, роняя с крашеных ресниц слезинки, зааплодировала:
