Валерка улыбнулся:
— Ладно, поймаю...
— Опять же при такой погрузке запасные цепи придется укладывать под палубой у бизани. А там рядом компаса...
— О черт, — сказал Валерка и встал. — Извини, я сейчас.
Он выскочил из каюты, зацепив рукояткой палаша косяк. А я подумал, что мне трудно будет называть его Валеркой. Теперь это Светлый штурман Иту Лариу Дэн, знающий тайны звезд и моря. И, видимо, имеющий власть на корабле не меньше власти капитана.
Вернулся он через две минуты. Виновато проговорил:
— Капитан очень хороший человек, но в компасах и картах — во... — Он постучал ногтем по большому глобусу с очертаньями незнакомых земель. Спящий Рыжик недовольно дернул хвостом.
Я опять хотел спросить, можно ли будет навещать Братика. И снова появилась в двери голова в косынке на рыжих космах.
— Осмелюсь еще раз побеспокоить Светлого штурмана и его гостя. Ваш юный брат и его друг носятся по вантам и между мачтами, как летучие обезьяны. Смотреть, конечно, полная радость, только один раз они уже скатились в рыбный трюм.
Тут уж вскочили мы оба. Но "летучие обезьяны" сами влетели в каюту. Они бухнулись на кожаную лежанку, задрав ноги, облепленные рыбьей чешуей. Я заметил, что Володька подпоясан блестящим ремешком, а рубашка Василька заправлена в коротенькие штаны, и из кармана торчит белая веревочка.
Светлый штурман Иту Лариу Дэн принял решительный вид. Он заговорил с Братиком суровым тоном, в котором я уловил, однако, беспомощную нотку:
— Сколько раз я втолковывал: не смей носиться по мачтам!
— Мы больше не будем, — кротко сказал Братик. Покосился на Володьку, и оба фыркнули.
— Достукаешься, что выставлю с судна, — пригрозил штурман.
Братик лукаво заметил:
— Ты же над парусами не начальник. Ты над приборами начальник, а над парусами боцман Вига Астик. Он разрешает.
— Выставлю с боцманом, — пообещал Валерка. Сжал губы, чтобы не засмеяться, и отвернулся, изобразив спиной возмущение. Негромко, но чтобы слышал строптивый брат, сказал мне:
— До того вредный стал. Никакого сладу...
Я выразительно посмотрел на своего Володьку и сообщил, что у этих двух пиратов начинается, видимо, знаменитый переходный возраст.
— Слушай, штурман, ваши ученые пишут про переходный возраст в своих мудрых книгах? Что при этом надо делать?
— Пишут, конечно, — охотно откликнулся Валерка. — За уши драть надо, чего же еще.
— И здесь не без дураков, — заметил Володька.
Они с Братиком поднялись и на цыпочках двинулись к двери.
— Куда?! — рявкнул я.
Володька обернулся.
— Мы не будем скакать. Мы посмотрим, как протягивают штуртрос.
Штурман Дэн махнул рукой. Братик и Володька дурашливо изобразили пай-мальчиков и удалились.
— Спелись голубчики, — сказал я с улыбкой. И увидел Валеркино лицо. Мне даже страшновато стало — такая безнадежность была в этом лице.
— Плохо, наверное, что спелись.
— Что случилось, Валерка?
— Видишь, они полюбили друг друга. А сегодня расстанутся. Василек еще не знает...
— Но ведь...
Он покачал головой.
— Думаешь, я из-за плаванья позвал тебя? Плаванье — что... Уплыл и вернулся... Дело не в этом. Планеты расходятся. Нам больше не увидеться, Сережа...
6
Планеты расходятся...
Мы стояли на высокой кормовой палубе, у планшира, и над нами качались громадные деревянные блоки. Над близким волноломом гавани вставали под луной белые языки пены, а в бухточке, где стоял корабль, было тихо. У борта слегка плескалась рябь, да шипел в тросах ровный ветерок.
Внизу, на средней палубе, Братик и Володька натянули между мачтами веревочку и учили ходить по ней Рыжика. Любопытно, что Рыжик слушался. Матросы толпились вокруг и сдержанно посмеивались в волосатые кулаки.
Но все это я замечал машинально, а думал о другом, о печальном. Планеты расходятся. Какая-то космическая сила разрывает наши пространства.
А меня и Володьку уносит от Валерки и Братика. Навсегда...
— А может быть, не навсегда?
Штурман Дэн покачал головой. Он знал о неизбежности движения перепутанных галактических миров и не мог ошибиться.
Он сказал:
— Ты и сам, наверно, заметил: переход сделался труднее.
— Не заметил я. Шли и шли. Сперва дождик, потом луна...
Валерка грустно улыбнулся:
— Шли и шли... Это в протяженности. А во времени? Ты же не стал, как в тот раз, мальчиком.
Да, он прав. А я как-то не подумал об этом. Наверно, потому, что рядом со своим Володькой привык быть большим. А может быть, случай на обрыве выбил меня из колеи...
Я спросил:
— Нельзя было уже сделать, чтобы я стал... ну, как вы?
— Можно, только очень тяжело. Надо строить лабиринт. Я этого никогда не делал.
Мы помолчали.
— Когда уплываете? — спросил я.
— На рассвете... А вам надо уйти раньше, пока луна...
Я подумал, каким тягостным будет прощанье. И Валерка меня понял. Он проговорил:
— Даже не знаю, как сказать Васильку.
— Может быть, пока не говорить?
— Нельзя обманывать, — хмуро откликнулся Валерка.
Я услышал позади мягкий толчок и оглянулся. Это упал на четыре лапы Рыжик, которого выпустил из рук не то Братик, не то Володька.
Они стояли рядом и одинаково смотрели на нас отчаянными глазами. Они так сцепились руками, словно уже сию секунду их могли оторвать друг от друга. Я понял, что говорить ничего не надо. Но Валерка не выдержал. Глянул на Володьку, на меня и умоляюще сказал:
— А может, останетесь?
Я на миг забыл про все на свете и снова почувствовал себя мальчишкой. Я качнулся Валерке навстречу. Ведь это же так просто: остаться.
И тут же услышал удивленный Володькин голос:
— А как же мама?
Да. Как быть с теми, кого любишь? И Володькина мама, и Варя, и тот малыш, который должен у нас родиться. Это обязательно будет сын, и мы назовем его Валеркой. Как быть со сказкой, которую я написал для театра и которую ребята не увидят, если я не вернусь? Как бросить все, к чему привязан с детства? Всю планету с ее горечью и радостью, жестокостью и лаской? С нашей травой и нашим солнцем?
Валерка опустил глаза.
— Простите, ребята, — сказал он.
Молчаливым и печальным оказался наш обратный путь. Если люди расстаются на время, они дают друг другу наставленья, мечтают о будущей встрече, а о чем было нам говорить? О том, что никогда не забудем друг друга? Это ясно и так.
