В глубине комнаты качнулась тяжелая портьера, и вышел на свет высокий костлявый человек. Он был в черном костюме (как у Валерки в первый день, только без налокотника). Я разглядел его лицо: очень узкое, с плотными губами и хрящеватым носом. Гладкие короткие волосы плотно прижимались к голове. Они были седые или выглядели такими из-за луны. Бровей почти не было, а круглые глаза напоминали глаза птицы.
Я вздрогнул, но обрадовался. Ведь враг мог бы оказаться вполне симпатичным и добродушным на вид. Все тогда было бы труднее.
Но этот был таким, как я ожидал.
— Вы — Канцлер? — сказал я.
Он не возмутился и не удивился. Улыбнулся. Странно выглядит лицо, которое старается казаться добрым, хотя не приспособлено к этому.
— Да, я Канцлер. — Голос у него был сипловатый, но громкий. — А вы — Светлый Рыцарь, друг нашего славного Трубача...
Знает! Тем лучше.
Я переглотнул и спросил:
— У вас есть шпага?
Глупый был вопрос. На стенах в лунном свете блестело множество разных клинков.
Канцлер, все улыбаясь, спросил:
— Мастеру клинка понадобилось новое оружие? После того, как он потрепал в схватках стольких доблестных гвардейцев...
— Оно понадобилось вам, — перебил я. — Возьмите шпагу, Канцлер.
— Зачем? — весело удивился он.
— Чтобы защищаться... Я вас убью.
Что-то дрогнуло у него в лице. Но улыбка не сошла. Он качнулся вперед, словно стараясь разглядеть меня получше. И, увидев, что я не шучу, снисходительно объяснил:
— Меня нельзя убить. В Книгах сказано, что...
— Плевал я на ваши книги! Они меня не касаются, я не ваш!
Он опять качнулся вперед. Перестал улыбаться и скрестил руки.
— Да... — произнес он. — Книги говорят и об этом... К сожалению, старый язык тяжел и не всегда ясен. Мы не поняли, нам казалось, что ты объявишься среди барабанщиков...
— Вот как... — тихо сказал я. — И потому была Стена?
Он отшатнулся.
— Опомнись, Рыцарь... — Это прозвучало вроде бы искренне. Но в глазах его скользнула боязнь, и теперь я знал точно: лжет Канцлер.
— Возьмите шпагу, — почти шепотом произнес я. — Возьмите шпагу или... как там у вас?.. Клянусь Огнем, я вас убью безоружного.
— Убить того, кто не защищается, — невелика честь.
— Те шестеро... — сбивчиво сказал я, — у Стены... Они защищались?
— Опомнись... — опять начал он, но вдруг замолчал, нехотя шагнул к простенку и снял блестящий тонкий палаш. Сбросил на пол куртку.
— Я — лучший фехтовальщик в Городе, — сказал он без хвастовства и даже как-то грустно.
— И прекрасно.
Он чиркнул по воздуху и срубил несколько кистей у портьеры. Кисти мягко стукнули об пол.
— Прямо кино, — сказал я.
— Не понимаю...
— Естественно.
— Сколько вам лет, Рыцарь?
— Двенадцать.
— Это неправда.
— Правда. Мне всегда было и будет двенадцать.
— Было... Но не будет, если ты сейчас не уйдешь, — возразил он с неожиданной злобой.
— Я не уйду. Может, начнем? Мне некогда. У меня из-за вас... умирает братик.
Я впервые так сказал — "братик". Не с большой буквы, а как о собственном братишке. Мгновенная режущая тоска ударила по сердцу. Чего я жду?
И я напал на Канцлера.
Он дрался здорово! Куда там его увальням-гвардейцам! К тому же он был просто здоровее, сильнее меня в десять раз. А у меня сразу отклеился от раны целебный лист, и по боку опять потекло. Ну, черт с ним! Лишь бы не помешали.
Да, Канцлер здорово дрался. Сперва я даже подумал, что все, крышка. Но он давил меня лишь за счет быстроты и силы. Техника его была бедновата, и, наконец, в контратаке я здорово поранил ему правую руку.
— Что насчет этого говорят Книги? — спросил я, стараясь отдышаться.
Он быстро переложил клинок в левую руку. Я тоже — мне было все равно.
— Меня можно только ранить, — свистящим голосом сказал Канцлер. — Только ранить. Понял?
Он как-то сразу и сильно устал. Я тоже, но он больше. Я прижал его к стене напротив окон. Он стоял на свету — сутулый, с полуопущенным палашом и шумно дышал открытым ртом. Я не мог убить его, он был беспомощен. В схватке, сгоряча — другое дело. А сейчас...
А Братик? Я вспомнил его спекшиеся губы. И отчаянный взгляд Валерки... И опять — фонарики у Стены. Такие спокойные, будто просто так горят...
— Зачем тебе убивать меня? — спросил Канцлер.
— Чтобы разрушить ваше подлое "предначертанное будущее". Чтобы братик мой жил!
— Разве я виноват? Не я писал Книги!
— Ты не писал! Ты только учишь жить по ним! Пускай люди режут друг друга! Пускай мальчишек убивают, как кроликов! Жестяной фонарик — не велик расход для казны! Да, Канцлер?
Он, не отрывая от меня взгляда, медленно скользил вдоль стены — к двери. К спасительной двери!
Я прыгнул и загородил выход. Он спиной оттолкнулся от стены.
— Ты глупец, — медленно сказал он. — Один мальчишка не может изменить мир.
— Это ты дурак, — сказал я. — Разве я один? Я один из многих. Знаешь, сколько дралось сегодня в Цепной башне? Тебя скоро все равно прихлопнули бы, Канцлер. Просто мне надо успеть до полуночи.
— Твой брат все равно умрет.
— Врешь!!
— Не вру!!
Зря он это. Себе сделал хуже. Я сжал рукоять.
Канцлер впился в меня круглыми глазами.
На миг я словно поменялся с ним местами. Я ощутил то, что чувствовал он. В нем вырастал отчаянный страх. Потому что творилось непостижимое: из чужого мира пришел неведомый враг, и грозил разрушить все, что казалось таким ясным, известным заранее. Вопреки всем законам, враг грозил ему, Канцлеру, смертью!
Стереть, уничтожить этого врага! Чтобы все опять стало прочным, покорным предсказаниям Белого Кристалла! Убить, не медля ни мгновения!
Я понял, что сейчас Канцлер кинется на меня. И в тот же миг он с нацеленным палашом в отчаянном броске пересек комнату.
Я не успел защититься. Лишь откинул тело в сторону и назад. Плоское лезвие прошло у моей груди и вдоль отброшенной правой руки. Острие было поднято. Канцлер так и наделся на него — рапира вошла ему под ребра и выскочила между лопаток.
Я отпустил рукоять и отпрыгнул. Канцлер выпрямился, слегка выгнулся назад и посмотрел мимо меня удивительно спокойными глазами. Он не выпустил оружия. Он прочно сжимал эфес, а отточенный конец палаша смотрел вперед и шевелился, словно отыскивая цель.
