— Мне, собственно, всё равно, — устало сказал Яр. — Можете не верить.
— Странно, что вам всё равно. Если я поверю, то вынужден буду отстранить вас от обязанностей и подвергнуть аресту за дезертирство.
— Меня? — сказал Яр и встал. "Надо же, — подумал он. — Я и не знал, что ещё могу так злиться. А ну, спокойнее".
— Вы не сделаете этого по трём причинам, капитан Сайский, — очень-очень вежливо проговорил он. — Арестовать может лишь равный по званию или тот, чьё звание выше. Я же, если сравнивать с боевыми рангами старого флота, имею звание, подобное вице-адмиральскому. На моём парадном мундире (а они до сих пор не отменены) на два шеврона больше, чем у вас. Это первое… Во-вторых, устав СКДР не предусматривает наказаний за дезертирство во время рейса — хотя бы потому, что оно не представляется возможным. И в-третьих, я просто не уверен, что позволил бы вам арестовать меня. Тем более что вы не встретили бы поддержки у некоторых членов экипажа. — Он мельком взглянул на Диму.
Сайский, откинувшись в кресле, снизу вверх смотрел на Яра. На веснушчатом лице капитана мелькнула тень улыбки.
— Меня остановило бы, пожалуй, только второе соображение. В самом деле, устав не предусматривает… А можно задать неофициальный вопрос, Ярослав Игоревич?
— Валяйте, — нервно сказал Яр и сел.
— Если то, что вы говорите, было… тогда… вас не смущала мысль, что вы бросили крейсер, бросили своё дело?
— Не смущала… Я думал об этом. Но я оставил крейсер без умысла. А дело, которое пришлось мне делать т а м, важнее того, что здесь. Я охранял детей, которые позвали меня для защиты… Я делал это плохо. Отвратительно. Я был нерешителен, глуп и беспомощен. И это сейчас мучит меня больше всего… И хватит об этом.
— И всё же… — Сайский снял пенсне. (И Яр вспомнил, как Чита снимал очки, но у Читы глаза оставались острыми, а у Сайского стали растерянными.) — И всё же… Вы ради этого оставили главное дело жизни. Которое было вашим долгом.
— Какое?
— Открывать новые планеты.
— Я открыл свою планету, — сказал Яр. — Жаль, что не судьба…
— Но вы утверждаете, что это не новая планета, а та же Земля…
— Землю иногда тоже надо открывать заново… Когда-нибудь вы убедитесь в этом. Увидите, что мы слишком забыли про неё… И не скажут ли потом, что все мы дезертиры?
— Смелое утверждение…
— Печальное утверждение.
— Собственно, кто дезертиры? Мы, скадермены?
— "Скадермены", — усмехнулся Яр. — Элита человечества, космическое дворянство… Нет, я имею в виду всех жителей Земли.
— За что же вы их так? Люди сделали нашу планету цветущей.
— Планета — не клумба… Вам не кажется, что люди разучились любить?
— Это неправда, Яр! — воскликнул Кротов.
Яр улыбнулся:
— Я не имел в виду вас, Дима… И я не про ту любовь. Я про ту, где тревога и боль друг за друга…
— Если люди счастливы, зачем боль-то? — нерешительно сказал Олег Борисович. — Яр, голубчик, ты что-то не то…
— Да, пожалуй, — согласился Яр. — Только всегда ли они счастливы? А что, если однажды мы вернёмся, и… Впрочем, такие дискуссии не предусмотрены уставом СКДР…
Сайский встал.
— Олег Борисович, прошу вас, ещё раз проверьте систему для выхода из режима. Дмитрий Васильевич, вас прошу быть в рубке на вахте.
— Но ведь до выхода ещё семнадцать часов! — строптиво сказал Дима.
— Это сейчас не имеет значения. Мы возвращаемся на Землю. В силу чрезвычайных обстоятельств.
— Что чрезвычайного вы усмотрели? — утомлённо спросил Яр. — Почему нельзя продолжать экспедицию?
— Это позвольте решать мне, Ярослав Игоревич. А вас я попросил бы незамедлительно написать подробный рапорт о случившемся. Надеюсь, вас это не затруднит?
— Затруднит, — сумрачно сказал Яр. — Я не могу… сейчас.
— Что ж, отдохните… Только прошу: если у вас возникнет намерение вновь покинуть крейсер, не делайте этого без предупреждения.
— Вам угодно иронизировать?
— Отнюдь…
— У меня не возникнет такого намерения, — с трудом сказал Яр. — Потому что мальчик, который приходил за мной… он уже не придёт. Я вам говорил… — У Яра перехватило горло. — И вы, капитан… и поэтому… я сейчас не могу писать рапорт. И подите вы к чёрту…
Сайский опустил глаза.
— Извините, Ярослав Игоревич…
— Простите нас, Яр, — сказал Дима Кротов и ушёл из кают-компании в рубку.
— Яр, ты… правда, отдохнул бы, — пробормотал Олег Борисович и, оглядываясь, побрёл к выходу. Сайский опять сел.
Яр отошёл к иллюминатору. За стеклом была панорама, изображающая берёзовый перелесок. Пластиковые листики вздрагивали от струи вентилятора. Пластмассовая божья коровка сидела на блестящих лепестках очень ровной ромашки. Яр закрыл глаза и уперся кулаками в тёплое стекло.
— Яр! — громко и странно позвал его Дима. — Ярослав Игоревич!
Яр оглянулся.. Дима — бледный, с какой-то неловкой улыбкой — стоял в дверном проёме рубки.
— Яр, там… к вам…
Дима шарахнулся от метнувшегося в рубку Яра.
В рубке смешались электрический и солнечный свет. У отодвинутой двери гермошлюза переминался с ноги на ногу сумрачный Алька.
Глава седьмая
БУРАН
1
Снова было похоже на июнь. Вокруг голубятни лежал ковёр цветущих одуванчиков. Дальше цвела сурепка и ещё какие-то солнечные цветы. От них весь пустырь казался ярко-жёлтым. Одуванчики качались под тёплым ветром. И квадратная тень голубятни шевелилась на них, как живая.
По одну сторону тени стоял Яр. По другую Алька. Друг на друга они не смотрели. Яр поправлял под курткой ремень блика. Алька расковыривал дырку на своей трикотажной фуфайке. Потом он быстро глянул из-под ресниц и жалобно попросил:
— Яр… ну, прости, а?
Яр сопел, дёргая пряжку — её заело.
— Ну, Яр…
— Ага, теперь "прости", — пропыхтел Яр. — Надо было думать…
— Я больше не буду, — по-настоящему виновато сказал Алька. Почти по-настоящему.
— Ага, "не буду"… За твои слова знаешь что? Драть надо как следует…
Алька опять стрельнул глазами из-под пшеничных ресниц, совсем понурился и вздохнул:
— Ну… ладно. А потом простишь?
— Видно будет. Иди сюда, — деревянным голосом сказал Яр.
Алька, загребая башмаками одуванчики, побрел через тень голубятни. Остановился перед Яром. Полная покорность и раскаяние.
Яр хмыкнул, взял в пятерню отросшие Алькины волосы, качнул туда-сюда покаянную голову, подхватил Альку, взметнул над собой.
