Глеб засмеялся.
Яр пообещал:
— Кое-кто за свой язык сейчас отправится ночевать домой.
— Я больше не буду.
Игнатик вдруг сказал:
— А что такого? Я могу рассказать про ветерков. Они ко мне прилетали, когда я у манекенов сидел. Это ведь они мне рассказали, что Яр вернулся. И снежинки принесли пятиконечные. Они хорошие ребята, завтра сами увидите…
И вот теперь он признался:
— Яр… Я тебя вчера обманул.
— Что? Как обманул? — потерянно пробормотал Яр. — Значит, нет поляны с ветерками?
— Да нет, поляна есть… Я про другое обманул. Что не могу пройти через пространство…
— Значит… можешь?
Тик помотал головой, и блестящие слезинки слетели с ресниц.
— Не могу… Но я тогда ещё не знал, что не могу, ещё сам не понял, а сказал сразу.
— Тик… почему?
Он молчал и опять смотрел вбок. В сторону синей ложбины.
— Тик, ну ты чего… — очень-очень бережно, будто вывинчивая взрыватель, сказал Яр. — Тик, ну разве у человека не могут быть два сына?
— Да я понимаю… — прошептал Тик. — Я ведь поэтому и повёл к ветеркам.
— Тик, ты, наверно, не совсем понимаешь… Ты повёл, но… ты всё равно что-то думал, я знаю. Да?
Он прошептал ещё тише:
— Я думал, может, мне остаться с ними?
— С кем?
— С ветерками… У меня получится.
Яр в душе задохнулся от страха. "А ну-ка, тихо, — сказал он себе. — Ну-ка, спокойно!"
— Игнатик, — всё с той же осторожностью начал он. — Ты где-то доверчивый, а где-то… просто досада берёт. Ты один раз уже не поверил мне и ушёл… И что получилось? Кому было хорошо?
Игнатик стоял с опущенной головой. Смотрел уже не в сторону, а вниз.
— Если бы ты знал… — с отчаянием сказал Яр и встал. — Если бы можно было передать, ч т о человек чувствует. Не словами, а так вот, из мозга в мозг. Чтобы ты понял, к а к мне было тогда ночью… Когда я увидел на столбике "Игнатик Яр"…
Тик поднял мокрые глаза.
— Ну ладно, Яр. Я же не уйду…
— Ага, это сейчас "не уйду"! А потом опять что-нибудь тебя взбрыкнёт…
— Нет, Яр. Теперь никогда.
Яр тяжело сопел и смотрел поверх деревьев.
— Ну, я глупый был, — пробормотал Игнатик.
— Свинья ты всё-таки, — сказал Яр. Взрыватель был вывинчен, и можно было отвести душу. — Нет, в самом деле, свинство какое…
Игнатик облапил красными варежками брезентовую штормовку Яра.
— Просто слов нет, какая морока с тобой, — сердито и беспомощно проговорил Яр. — И дёрнул Игнатика за шерстяной шарик на синей вязаной шапке. — Придумал! "Уйду"!.. А я? А Данка, Алька, Чита? Подумал?
— Ага… Я про это и подумал, Яр, если отыщется твой сын, тогда ведь нас уже будет шестеро. А так ведь нельзя…
— Ох, как мне надоела эта идиотская математика! Почему, леший всё раздери, нельзя?
Тик виновато объяснил:
— Ну, будет же это… неустойчивый многоугольник.
Яр часто задышал.
— Ты что? — испугался Тик.
— Я считаю до ста. Чтобы сдержаться… Многоугольники, пятиугольники… Да главное, чтобы держаться крепко друг за друга! Ясно?.. И, кстати, нас уже и так шестеро. Куда от нас теперь денется Глеб?
Они оба посмотрели на Глеба. Он стоял в полусотне шагов. Стоял спиной, но часто оглядывался на Игнатика и Яра. Тик слабо улыбнулся и помахал ему варежкой. Глеб радостно замахал палками.
— Он хороший, — сказал Игнатик. Яр придвинул его к себе вплотную.
— А мой Юрка… — сказал Яр. — Он ведь сейчас, наверно, такой же, как Глеб. Ну, разве что чуть помоложе… Тик, вы же с ним очень разные…
"И вам, таким разным, не пришлось бы ссориться и ревновать друг друга, если бы встретились. Нечего и бояться", — добавил он про себя.
Игнатик его понял. И недовольно ответил:
— Что хорошего, если разные? Наоборот… Был бы он мальчишка, другое дело. Одинаковым братьям легче договориться…
С ближнего склона мчались Алька, Чита и Данка.
— Ну что за копуши! — кричала Данка. — А ещё мужчины!..
2
Дальше они двигались вшестером.
Впереди встала густая рощица — смесь ёлок, берёзок и осин. Яр хотел обойти её, но Игнатик обогнал всех и въехал под заснеженные ветви. Минуты две лыжники пробирались среди трескучих сучьев и мохнатых зелёных лап, затем вышли на просеку.
— Ой… — негромко сказала Данка. — Это что?
Просеку наискось пересекали следы. Человеческие следы. Кто-то маленький, лёгкий, почти не проваливаясь, пробежал здесь по свежему снегу. Босиком.
Просека полого уходила вниз по склону, солнце светило вдоль неё, и лучи накрывали снег неярким скользящим светом. Зато в следах солнце как бы застревало. Они ярко золотились на мерцающем снегу. Это было очень красиво. Но Данка передёрнула плечами и сказала:
— Они же поморозятся…
— Они холода не чувствуют, — насупленно ответил Игнатик. И попросил: — Пошли. Только без шума.
Лыжники пересекли просеку рядом со следами и опять оказались в чаще. Но почти сразу чаща поредела. И слышны стали голоса. Весёлые тонкие голоса, вскрики и смех. Как на школьном дворе во время перемены.
Ёлки расступились, и открылась овальная поляна.
На поляне бегали, догоняли друг друга, кувыркались и боролись десятка два одетых по-летнему мальчишек.
Яр передёрнул плечами. Было что-то резко тревожное, ненастоящее и даже пугающее в этом полёте растрёпанных ребячьих волос, в мельканьи смуглых ног и рук, взметающих гейзеры снега. Но мальчишки играли по-настоящему. И сами они были настоящие. Снег мелкими капельками таял на их загорелой коже. И когда Яр издалека разглядел эти капельки, ему стало легче.
Младшим было лет восемь-девять, старшим где-то около тринадцати. Они оказались давно не стриженные и все очень загорелые — будто после смены в летнем лагере у моря. Многие бегали босиком. Приглядевшись, Яр заметил, что их майки, рубашки, матроски — выцветшие и залатанные. Но, если не приглядываться, мальчишечья компания казалась очень пёстрой и даже нарядной. Будто швырнули на снег охапку разноцветных ёлочных флажков и теперь их носит ветер.
Посреди поляны, провалившись тонкими ногами в снег почти по колено, стоял и швырялся снежками мальчишка ростом с Игнатика. А другие ребята кидали в него. Мальчишка смеялся, откидывая голову. Рубашка у него была жёлтая, и волосы — жёлтые, солнечные. Они горели на ярком свету. Снежки — совсем не липкие, сухие — не долетали до ребят, рассыпались в воздухе в мелкую сверкающую пыль. В клубах этой пыли и на жёлтом снегу метались тонкорукие синие тени…
