— Отыскал в подвалах у жрецов. Давным-давно прилетали какие-то дядьки с далекой планеты, оставили. Ну, я и отобрал ее у служителей Главной Пирамиды. Именем Пернатых Владык…
На «летающей штуке» можно было перемещаться с громадной скоростью не только в пространствах, но и через Время. Когда Локки понял это, он первым делом кинулся искать друзей. Перед визитом к нам Локки уже побывал у Кирилки. С Кирилкой все было в порядке. История с заложниками кончилась без крови, пули в Кирилку не попали. Он жил с мамой и папой и воспитывал маленькую сестренку. Одно тревожно — он то и дело спорил с учителями и завучем, боролся за справедливость в школе. Дело совершенно безнадежное — это понимал даже пришелец из далекой страны маленький Цти-нотакачтилокки-цдана. Не пришлось бы Кирпичику тоже удирать в какие-нибудь джунгли — туда, где нет завучей и крикливых учительниц…
Потом Локки сказал, что ему пора.
— Как-нибудь опять прилечу. Только не очень скоро. Эта телега жрет столько энергии! Сейчас я домой, на заправку…
Он быстренько обнял нас, вскочил на платформу, и она взмыла в синеву. Растворилась.
Вот чертенок…
Мы с Минькой потом несколько дней ругали себя и друг друга, что не успели спросить Кирилкин адрес. А как Локки-то его отыскал? Наверно, с помощью магии древних жрецов…
6
В конце февраля мы увидели передачу о зимнем детском фестивале. Там выступал танцевальный ансамбль «Пострелята». В основном мальчишки. Но главным солистом у них была конопатая девчонка. Ух и плясала, ух и кружилась!
Конечно, мы с Минькой сразу узнали Аленку. Да и диктор сказал: «Солистка Алена Травина». Только из какого города ансамбль, мы не расслышали.
Сразу же мы с Минькой написали в Центральное телевидение: просим сообщить, откуда ансамбль «Пострелята» с Аленой Травиной. Но ответа не было. Видимо, на ЦТ приходит очень много писем, там не успевают всем отвечать. Мы ждали, ждали. А еще надеялись: вдруг повторят передачу.
Передачу не повторили, зато наступило лето.
В конце июня ко мне пришел полосатый жираф Алик. Ночью.
Ночь была светлая, в открытое окошко бросала отблески желтая заря. Если сидеть на подоконнике, можно даже читать без электричества. Ну, я и почитал немного «Одиссею капитана Блада». Потом лег.
И раздался тихий стук.
В полусумерках я разглядел Алика. Это он стучал деревянными копытцами. Вышел из-за книжного шкафа и пошел к моей постели.
Вы же знаете — во сне человека не удивляют никакие странности. И я не удивился, только почему-то слегка опечалился. Алик подошел и положил голову мне на грудь.
— Здравствуй, — прошептал я. — А где Веранда? То есть Вероника…
Алик молчал. Он ведь не умел говорить своим нарисованным ртом. В глазах-пуговках отражалась заря, и похоже было, что это блестят слезинки.
— Ты что, Алик? Что-нибудь случилось?
Полоски на его шее казались черными. Он по-кошачьи потерся головкой о мою грудь. И снова — стук-стук-стук — ушел за шкаф.
Я полежал с полминуты. Сердце стукало, как копытца Алика. Я вскочил, заглянул за шкаф. Пошарил. Никого там, конечно, не было.
Целый день потом я вспоминал этот сон. Сон ли? И почему так тревожно и грустно?
В девять вечера в «Новостях» передали, что какие-то экстремисты совершили еще один террористический акт. В дальнем городе Иерусалиме. На главном рынке. Взорвали там бомбу. Много раненых, в том числе и несколько русских туристов, которые так некстати оказались на этом базаре. А одна русская девочка погибла. Вероника Донцова, четырнадцати лет…
«Да нет же! — закричал я себе. — Это просто совпадение!»
Конечно, имя Вероника не самое распространенное, и фамилия Донцова — не Петрова или Сидорова. Но все же Вероник Донцовых немало на свете.
Да и как могла Веранда оказаться в Иерусалиме? Вроде бы семейство ее в поселке Сопёлкино, со скандальным отчимом, не из тех, кто путешествует по заграницам.
Но тут показали фотографию…
— … Ты куда?! — закричала мама. — Скоро ночь на дворе!
— Я ненадолго!
Я не надолго. Может быть, это и правда будет недолго по земным понятиям. А может быть…
Я выскочил на улицу. Никакой ночи, конечно, еще не было. Солнце зайдет лишь через час. А пока оно блестело в мокрых после недавнего дождика тополях. Листья тополей пахли так здорово! П о-з е м н о м у.
Господи, что не живется на этой планете людям? Отчего этот мир такой вздыбленный, то и дело давится злостью?
Минька бежал мне навстречу. В старом, истрепанном своем желто-зеленом костюме, похожем на бразильскую футбольную форму. Минька заметно вырос, костюмчик его стал куцым.
— Слышал? — выдохнул он.
— Да.
— Ты думаешь, она теперь там?
А что я еще мог думать?
— Наверно… А где еще? Дорога-то туда знакомая…
— Тогда что? Прямо сейчас? — тихо спросил Минька.
— А чего тянуть? Клипер с тобой?
Минька вытащил из кармана плоский бумажный кораблик. У меня в кармане джинсов был такой же.
Меня вдруг взяла такая злость на Веранду! На эту швабру с вечно сырыми глазами!
Какая холера понесла ее в Иерусалим?! Вечно из-за этой дуры неприятности! Бросай теперь всё и тащись в дальние дали! И еще неизвестно, вернешься ли…
Ну да, она спасла Кирилку. Но все равно…
А что «все равно»? Не хочется лететь? Боишься?
«Еще бы…» — сказал я себе. И спросил Миньку:
— Боишься?
— Ага, — тихо признался он. — А ты?
— Я… Минька, а как ты думаешь, другие слышали это?
— Не знаю… Лишь бы Кирилка не услышал. Кинется как сумасшедший. А ему… лучше не надо. Опять схватит какую-нибудь хворь…
«Ох, а сам-то ты…» — Я мельком прошелся по нему глазами.
Мы зашагали на пустырь, к тем буграм, где зимой катались на лыжах. Уже зацветал «Венерин башмачок», на цветах висели мелкие капли. Мы оба промокли в густой высокой траве. Минькины трикотажные шорты и рубашка облепили его, и теперь он казался совсем щуплым. И я наконец сказал то, что должен был сказать:
— Минь… тебе, наверно, незачем лететь. Я и один управлюсь. Как-нибудь вытащу эту ненормальную… А чего рисковать двоим…
И тогда впервые в жизни Минька Порох взорвался, как порох!
— Вот как дам сейчас по шее!
Это он-то даст мне по шее! Хотя и подрос, но все равно он мне лишь до уха и руки как у Буратино. Я засмеялся. И сделалось легче.
Мы выбрались на то место, где зимой приземлялся Локки. Неподалеку торчал обломок стены с остатками штукатурки и полустертыми карандашными буквами: «Вовка ду…»
