— Вы прямо в точности моя бабушка! — в сердцах сказал я. — У нее любимая тема: «Мечтаю умереть во сне».
— А что! Право же, наилучший вариант… Впрочем, не будем.
— Да, не надо, — тихо попросил Ивка.
— Геннадий Маркович…
— Что, дорогой?
— Я… насчет часов. Я даже не знаю, как вас благодарить…
— Всё, всё, всё! Достаточно об этом. Как сказано в «Гамлете»: «Дальнейшее — молчанье…» Правда, там по другому поводу, но все равно…
И я сразу вспомнил зубного врача Игоря Васильевича.
Когда ехали домой, я не сдержал своих сомнений:
— Ивка, я все-таки не понимаю…
— Что?
— Почему он так? Всю жизнь мечтал о таких часах. И вдруг появляются незнакомые пацаны, и он им — нате…
— Но он же все объяснил! — Ивка смотрел ясно и убежденно.
— Про стабильность мира, что ли? По-моему, он это… нарочно мудрил.
— Просто дело в том, что он очень добрый человек, — твердо сказал Ивка.
«Он-то — да! Но почему эта доброта вылилась именно на меня? Я-то чем ее заслужил? Чем я хорош? Не герой, не талант, не какая-то там благородная личность… Вот если бы Ивка — это понятно. На него взглянешь — и сразу ясно: вот кто не умеет кривить душой! А я… Ведь мне порой стыдно заглядывать внутрь себя…»
И тем не менее врач Игорь Васильевич так возился со мной да потом еще не взял никакой платы… А отец Арбуза подарил рамку, над которой работал целый месяц… А сегодня — вот что!..
Конечно, каждый случай по отдельности можно объяснить вполне разумно.
У Игоря Васильевича было хорошее настроение, он пожалел напуганного пацана, дал ему кое-какой урок и, усмехаясь, наградил десяткой (сумма для зубного врача ничтожная).
Гошкин папа слегка размяк после выпивки и к тому же был счастлив, что отыскали его бродячего младшего сына…
А Геннадий Маркович, возможно, думает не только об устойчивости в нынешней жизни, а еще и о том, что мы позаботимся об Арунасе.
Это, наверно, так. Но это — не всё…
В голове у меня толкалась колючими углами запутанная геометрия пространств, причин и следствий. Разобраться в ней мне было не под силу. Ее, наверно, легко разгадал бы приятель Демида, ученый Федор Полянцев, но он, говорят, ушел по Дороге. А что могу я? У меня тройка по физике и математике…
Между двумя случаями, как между двумя точками, можно провести линию. Например, между Игорем Васильевичем и Стебельковым-старшим… А сегодня — еще одна точка. Если точек три, через них уже проходит плоскость…
Да, это хорошая плоскость! Площадь Доброты!
Но почему на этой площади оказался именно я? Разве я гожусь для нее? Или кто-то решил показать мне, что кругом — не только Озм?
Мы вернулись домой и все рассказали бабушке. Про мастера и про Арунаса. Мне было почему-то неловко, словно я провинился. И говорил я, кажется, сбивчиво. И когда замолкал, бабушка смотрела на Ивку. Он-то дополнял мой рассказ ясно и просто.
Когда мы кончили, бабушка с минуту протирала очки полою кофты. И, не надев их, сказала:
— Я очень хочу познакомиться с Геннадием Марковичем.
— Да это запросто! — почему-то обрадовался я.
— И кроме того, я хочу увидеть этого мальчика. Арунаса. Чем скорее, тем лучше. Приведите его.
— Ба-а! Завтра приведем! Утром!
Мы заехали за Арунасом, как договорились, в десять. А незадолго до одиннадцати — вместе с ним — опять были дома.
В трамвае Арунас вел себя нормально, а перед бабушкой притих, даже съежился.
Майка его была выстирана и выглажена, штаны заново заштопаны, но все равно пыльные и мятые, и левая штанина съежилась от крупных стежков на колене.
— Бабушка, вот это и есть Арунас, — сообщил я. Тоже с неловкостью.
— Я поняла. Здравствуй, Арунас, — бабушка была спокойна. И деловита. — Ивка и Алик, идите-ка, мои ненаглядные, мыть посуду. Арунас и я побеседуем в моей комнате… — Она уловила опасливый взгляд Арунаса. Объяснила без улыбки: — Ты мне расскажешь о себе. А Ивке и Алику второй раз слушать незачем, пусть похозяйничают на кухне. Идем…
Она взяла Арунаса за плечо, и он послушался.
Грязной посуды после завтрака было немного. Мы вымыли тарелки и кружки, вилки и ложки, вытерли насухо, расставили и разложили. И все прислушивались: не откроется ли бабушкина дверь — знак, что беседа кончилась.
Но беседа не кончалась. Я нервничал: не слишком ли бабушка из Арунаса «вытягивает жилы».
Наконец не выдержал, стукнул в дверь:
— Ба-а! Ну, скоро вы?
Дверь тут же распахнулась.
— Что значит «скоро»? Мы можем и до ночи разговаривать. По-моему, мы, как собеседники, понравились друг другу. Так ведь, Нэлик?
— Ага… — сказал он из-за бабушки. Негромко, но без прежней робости. И вышел к нам. Лицо его было повеселевшее. Ну, не просто повеселевшее, а словно он хорошенько умылся холодной водой и крепко вытерся шероховатым полотенцем и теперь доволен этим, хотя вначале идти к умывальнику не хотел.
Бабушка деловито сообщила:
— Молодые люди, вы поразвлекайтесь дома, а я схожу в магазин. Ненадолго. Без меня — никуда…
— Почему? — набычился я.
— Потому. Не хочется оставлять квартиру без присмотра. Боюсь, что приду, а часов нет. Окажется, что приснилось…
Бабушка хитрила. И ясно было, что ее не переспорить.
Она ушла, а я включил видик и поставил кассету со старым фильмом «Остров сокровищ». Тем самым, где артист Черкасов и песня про сундук мертвеца.
Фильм шел полтора часа. Кончился, а бабушки все не было. Я не стал выключать кассету — после фильма шла запись с мальчишечьим хором, с песней про аистенка.
Ивке, как и мне, песня очень нравилась. А Арунасу… Я не понял. Он сидел с неподвижным лицом, не шевелился, только скреб пальцами заштопанную коленку. Но когда песня кончилась, он сказал шепотом:
— А можно еще раз?
— Конечно, можно!
И мы прослушали песню снова, втроем, теперь уже… как бы это сказать? С полной одинаковостью чувств!
А когда песня кончилась опять, пришла бабушка. Молча поманила Арунаса в свою комнату. Он пошел, оглянувшись на нас. Мы подождали минуту и просочились следом, поскольку прямого запрета не было.
Арунас, ежась и вздыхая, в одних трусиках стоял перед бабушкой. Она прикидывала на него желто-красную клетчатую рубашку. На столе среди растрепанной упаковочной бумаги и шпагатов лежала стопка всякой одежды. Бабушка глянула на нас и небрежно сообщила:
— Я тут кое-что подобрала в «Детском мире» для Арунаса. На первое время…
