Кирилка подошел ко мне, строго оглядел с головы до пяток.
— Но тебе-то нужна особая форма, с фуражкой и нашивками. Ты же капитан.
— Да с какой стати?! Почему я капитан?
— А кто же еще? — сказал Голован.
Я заспорил: чем я лучше других? Но мне доказали, что так надо. Потому что я один понимаю в парусах.
— Ну, тогда я и буду командовать парусами. Во время плавания… то есть полета. А Голован пусть будет начальником экспедиции и главным штурманом. Он лучше всех разбирается в космических координатах.
— Не очень-то я разбираюсь, — вздохнул Голован, однако согласился. Другие разбирались еще хуже, почти никак.
Коптилку сделали начальником корабельной артиллерии: он всегда метче других стрелял из рогатки астероидами по Рыкко.
Кирилка был назначен старшим помощником — главным человеком, отвечающим за порядок на корабле. Уж на него-то можно было положиться.
После этого Доня заметил, что хватит командирских назначений. А то не останется матросов, некому будет стоять у штурвала и работать на палубе. Сам Доня в командиры не стремился, он был, как говорится, выше этого.
Конечно, делать себе капитанскую форму я не стал. Не хватало еще красоваться перед ребятами с командирским «крабом» и шевронами. И никто не стал украшать себя лишними нашивками, лишь Коптилка приклеил на рукава два круглых знака: на левом — скрещенные пушечные стволы, на правом — старинная бомба с горящим фитилем. Все решили, что он имеет право…
— А когда отправляемся? Ц-давайте прямо сейчас! — подскочил непоседа Локки. Он очень доволен был флотской формой, особенно беретом с помпоном — все время трогал его на макушке.
— Рано, — решил начальник экспедиции Голован. — Во-первых, сегодня понедельник, а в такой день путешествия не начинают, плохая примета…
— Ц-это глупости и предрассудки! Даже в нашей древней стране с ними ц-боролись!
— Оно и видно, — не выдержав, сказал под нос Доня.
— Почему ты решил, что сегодня понедельник? — вмешался любитель истины Кирилка. И был прав: мы давно потеряли счет дням.
— По космическому календарю…… — Голован щелкнул пальцами, и в небе над мачтами возник белый прямоугольник. На нем: «Понедельник. 13 июля». Только года не было.
— Видите? Еще и тринадцатое число!
— Все равно ц-предра…
— А во-вторых, — невозмутимо продолжал начальник экспедиции, — надо сперва вычислить координаты планеты.
— Но ты же их знаешь! — удивился я. — Все знают!
— Мы знаем, где Планета Кусачих Собак. Но зачем нам она? С кусачими-то…
Тут даже спокойный Доня изумился:
— А куда же мы тогда собираемся?!
— Неужели не ясно? Двигайтесь ближе…
Клипер висел в пространстве над хрустальным мостом между Минькиной и моей планетами. А мы сидели на кормовой палубе, на полуюте (лишь Веранда стояла, прислонившись к основанию бизань-мачты). Мы подползли по желтым теплым доскам к Головану и сели в кружок.
— Разве не понятно, — сказал он, — что у всего на свете есть противоположность? У Абсолютного Ничто — Мировой Свет, у холода — тепло, у печали — смех… У Зла — Добро… Значит, если есть Планета Кусачих Собак, должна быть и Планета Некусачих…
Это было очень доказательно. Никто не возразил. Лишь Коптилка спросил чуть капризно:
— А где она такая?
— Наверно, точно против той, Кусачей. В другом краю пространств, если мерить от Всемирной Оси… Вот я и хочу рассчитать поточнее. А в путь — завтра… Нет, лучше послезавтра, сразу после сна.
Он был прав. Конечно, перед путешествием полезно провести денек дома, собраться с мыслями, настроиться как следует на дальнюю дорогу. Неизвестно, когда вернемся. И… вернемся ли вообще?
— А сейчас устроим генеральную проверку, — решил я. — И большой смотр… Веранд… Вероника! А ты почему еще без формы?
Она сделала губами не то «пфы», не то «пых». Отвернулась. И сказала в пространство:
— Я, по-вашему, ненормальная? Никуда я не поеду. Не полечу…
Мы так и сели на палубе с открытыми ртами.
5
Да, мы недолюбливали Сырую Веранду. Порой злились на ее хныканье и надутые губы. Но… не настолько же, чтобы бросить ее! Какая бы ни была она, а все равно наша Веранда. Как-то даже дико представить: мы улетим, а она здесь будет одна…
Как мы ее уговаривали! И вместе, и наперебой! Как убеждали, что без нее не мыслим благополучного путешествия! Она же в ответ опять «пфы» или «да ладно вам», «чего я там не видела», «я собак терпеть не могу», «мне и здесь хорошо, я тут привыкла».
— Минька тоже собак не любит, а летит, — сказал я. — Потому что мы всегда должны быть вместе.
— А зачем? — вздохнула она.
Тут кое-кого злость взяла. И меня в том числе.
— Ну… в конце концов, дело хозяйское, — решил Голован. И мы даже испытали облегчение. А Коптилка сумрачно пообещал:
— Уж теперь-то тебя Рыкко обязательно сожрет, одну-то!
Веранда первый раз улыбнулась:
— Подавится.
Хотя мы и успокоились немного, настроение было испорченное. И мы решили проверку и смотр не проводить. Перенесли это дело на завтрашний вечер. И отправились спать, укрыв корабль пятислойным защитным полем.
Утром я заскочил к Миньке — на заросшую «Венериным башмачком» планетку. Миньки в его голубятне не оказалось. «Может, он у Кирилки», — подумал я и перелетел к Кирилке.
Тот занимался необычным делом: колол дрова. Он был в малиновых трусиках и в майке помидорного цвета с бело-черной буквой К на груди. Щуплый такой, будто красный кузнечик. Еле управлялся с тяжеленным топором. Вскинет его над головой, потопчется на гибких ногах-прутиках под непомерной тяжестью и — бух по чурбаку… Мне почему-то стало жаль его. И тревожно.
— Зачем ты так? Можно ведь придумать сразу наколотые поленья.
Кирилка опустил топор к босым ступням и виновато улыбнулся:
— А они не придуманные.
— Как это?
— Настоящие… Я ночью не спал, глядел в окошко, а за ним вдруг пролегла дорога. Ну, обычная такая, с травкой по краям. И вдруг по ней поехал большой грузовик. Кажется, «КамАЗ». Я даже номер разглядел: «ТЗМ 52–52»… И полный кузов дров. На кочке его ка-ак тряхнет! И несколько чурбаков посыпались на дорогу… Я выскочил — и ни машины, ни дороги. А кругляки эти валяются на песке…
— Тебе приснилось, — убежденно сказал я.
Кирилка опять улыбнулся:
— А дрова-то…
Вот я дурак! Но… такого же не может быть! 3 д е с ь не может. Дорога какая-то, машина. Откуда?
