Только черная «Мини» стояла, как обычно, припаркованная на улице.
– Куда ты? – спохватилась я, когда Диз пересек улицу.
– В гости. Посмотрим, вдруг удастся что-то еще узнать.
– Ты не можешь просто так взять и позвонить…
Или мог. Я умолкла, когда он нажал кнопку.
– Тебя все равно никто не пустит! – прокричала я через дорогу.
Хорошо еще, если полицию не вызовут. В ответ Диз улыбнулся, говоря с кем-то по домофону. А спустя пару минут толкнул тяжелую дверь.
– Ты идешь?
– Шутишь?!
Я посмотрела по сторонам, но мигалок видно не было. И сирены не звучали. В чем подвох? Выбравшись из-под дерева, я осторожно присоединилась к Дизу, придерживавшему мне дверь.
– Что ты сделал?
– Поговорил с хозяйкой. Рассказал, как моя девушка каждый вечер приходит сюда посмотреть на дом, в котором жили ее предки, и очень хотела бы зайти внутрь, но не решается попросить.
И вовсе не каждый вечер. Так, пару раз подходила. Ну, может, каждую неделю. Дважды в неделю. Если Лукас очень доставал – трижды. Иногда, если было по дороге, – чуть чаще…
– Скажи честно, ты использовал ментал? – потребовала я ответа.
Слишком быстро она поддалась его очарованию. Диз на все обвинения только ухмыльнулся:
– Нат, я сейчас открою тебе страшную тайну, слушай внимательно.
Я подобралась, ожидая узнать какой-нибудь неизвестный демонический секрет.
– На большинство людей нет необходимости воздействовать. Достаточно доброго слова и улыбки.
Как же. Только если ты демон, обладающий сверхъестественным обаянием. Обычным смертным приходится подкреплять просьбы более весомыми (во всех смыслах) аргументами.
У подножия лестницы нас встречали. На секунду я обозналась и приняла женщину в синем платье-халате за хозяйку, но нет.
– Фрау Шидмайер ждет вас в гостиной, – хмуро сообщила она. – Не задерживайте ее надолго.
Во взгляде ее открыто читалось подозрение. Неудивительно. Мы с Дизом не подходили этому месту. Плохо одетые незнакомцы, нагло напросившиеся на приглашение… Я бы сама что-нибудь заподозрила. Поднимаясь на второй этаж, я украдкой провела ладонью по мраморному дракончику, одному из многих, украшавших перила. Нет. Не мог ни один человек – ладно, гени, – видевший настоящих драконов, заказать такой декор. Этот, с крыльями и оплетавшим колонну хвостом, был из легенд, которые читали обычные. Не из мира ГООУ и Охотников.
Хозяйка обнаружилась в гостиной – голубой, видимо, если они тут вправду делились по цветам. По крайней мере, все в интерьере отливало разными оттенками весеннего неба, от тяжелых портьер до обивки гарнитура. Маленькая, с по-птичьи сморщенными руками, одетая, несмотря на жару, в кашемировый кардиган гиацинтового цвета, она почти терялась на фоне подушек. При нашем появлении она поспешила вернуть себе горделивую осанку и окинула меня цепким взглядом. Я представляла себе, что она видит: джинсовые шорты с рваным краем, сползшая на одно плечо футболка – определенно, достойный потомок владельцев такого дома.
– Это было больно?
Взгляд ее задержался на моем запястье, и я вздрогнула, подумав, что каким-то образом она увидела шрамы сквозь державшиеся на браслете иллюзии. Но фрау Шидмайер подразумевала ласточку.
– Было.
Пожилая дама вздохнула:
– Внучка мечтает о такой же. Родители наверняка ей позволят, они ей всё разрешают. А я думаю: что она с ней станет делать через пять лет? Хотите чаю?
Я собиралась отказаться, но Диз меня опередил:
– С удовольствием.
Внимание хозяйки сразу переключилось на него:
– Вы британец, верно? Сразу заметен акцент. Еще до войны у меня был один поклонник, говорил точь-в-точь как вы.
– Виновен, – приподнял в шутку руки Диз, сдаваясь и ничего не отрицая.
Конечно, зачем отрицать столь удобную неправду.
– Вы не будете против, если я иногда стану переходить на немецкий? Мой английский уже не тот, что был. Агата, где же чай?
– Не хочу оставлять вас с ними наедине, – буркнула встретившая нас женщина.
Хозяйка решительно тряхнула прической; седина в отражавшемся среди хрустальных подвесок люстры свете блеснула серебром.
– Глупости!
– А если они хотят вас обокрасть?
– Тогда тем более надо предложить им чай! Пусть посидят и подумают о своем поведении. И разве этот молодой человек похож на мошенника?
Только на демона смерти. Я послала Дизу говорящий взгляд – на что он мне ответил совершенно невинным.
– Агата слишком старается, опекая меня, – пробормотала дама, дождавшись ухода сиделки. – Думает, если я стара, то наивна.
Справедливости ради, угощать чаем всех подряд, кто пожелал зайти в гости, – определенно наивно.
– Не думайте, что я пускаю всех, – будто прочитала мои мысли хозяйка. – Не так редко туристы звонят, хотят узнать, что внутри дома. И не только туристы. Один местный историк допекал меня полгода…
– Почему вы сделали для нас исключение?
– Обычно никто не говорит, что он родственник тех Валленштайнеров. Я хотела на вас посмотреть, – бесхитростно выдала она. – Как вас зовут?
– Наташа.
– Пойдемте, Наташа, – пожилая дама тяжело встала. Сделала неуверенный шаг прочь от дивана; Диз поспешил предложить ей руку в качестве опоры. – Хочу вам кое-что показать.
Женщина на портрете была одета по моде времен Наполеона. Или, скорее, периода Директории
[42], до того как вернулись тяжелый бархат и золотая нить. Светлое платье из муслина, настолько тонкого, что он казался полупрозрачным, было подпоясано под грудью ремешком и прихвачено брошью с камеей. Если бы не интерьер, в котором художник запечатлел ее, – тот же, в котором мы сейчас находились, тот же, что был создан спустя почти столетие после Французской революции, – можно было решить, что портрет остался из тех времен. Если бы не интерьер и не волосы, имевшие оттенок марганцовки.
Интересно, в девятнадцатом веке существовала розовая краска для волос?
Последнюю мысль я, похоже, произнесла вслух, потому что фрау Шидмайер прерывисто рассмеялась.
– Веком раньше в розовый красили парики. Но не в такой насыщенный. Сперва я думала, что одна из красок отреагировала так на пожар, но эксперты все сказали, что цвет изначально задумывался таким.
– Пожар?
– Мой отец купил этот дом в двадцать третьем году, – фрау Шидмайер добралась до стула у окна и тяжело на него опустилась. – То, что вы видите, – копия. Все восстанавливалось по фотографиям и сохранившимся эскизам. В тысяча восемьсот девяносто восьмом году дом сгорел, жившая в нем семья погибла. Несколько лет город ждал, пока объявятся наследники, но кроме жены и дочери у Рудольфа Валленштайнера не было родственников. Завещания он тоже не оставил. Потом началась война, и всем стало не до того. Затем город выставил дом на торги. Когда отец приобрел его, здесь были руины.
