Однако досталось и батальону. Что хуже всего, был разбит пулеметный дзот, а в капонире горел «Рено». Я так наверняка и не узнал, что случилось с Анри…
В строю остались оба орудия. Для моей пушки спешно разворачивали маскировочную сеть на запасной позиции, а на прежнем месте установили заранее сбитый макет. Пока мы спешно занимались последними приготовлениями, прибежал командир одного из минометных расчетов и скорбно отрапортовал, что второй расчет накрыло прямым попаданием. Выживших не оказалось.
…Перепаханные траншеи трудно узнать. На секунду показалось, что я вернулся на Пингаррон – лунный пейзаж, который остается после хорошей артподготовки, окутанная дымом земля – все это до боли знакомо. Пахнет гарью и удушливым смрадом разорвавшихся снарядов. Стоны и крики раненых не могут заглушить звука приближающейся смерти – рева танковых моторов.
Кожу разъедает пот, но попытавшись стереть его ладонью, я только размазал по лицу грязь от прилипшей земли.
После выматывающего обстрела чувствую злость. Хорошую, сосредоточенную злость, которая дает силы в бою.
– Приготовились, сейчас покажутся!
Из леса выкатили панцеры. Ну что, две «тройки», три «двойки» и две «единички». Еще одна, командирская «единичка», держится позади. Не так вроде и много, но земля под ногами трясется. Машины развернулись широким фронтом, полностью перекрывая наши позиции. «Двойки» с флангов, тройки и единички в центре, и они прут именно в «чашу»!
За панцерами выдвигается пехота. Эти атакуют грамотно: перемещаются поочередно, отделениями, прикрывают друг друга пулеметным огнем. Наступают не в полный рост, короткими перебежками – одним словом, цели для стрелков и пулеметчиков сложные. Их бы подпустить поближе, ударить точнее, но неопытные пехотинцы начинают стрелять издалека. К сожалению, их огонь неточен, а вот немцы бьют в ответ весьма прицельно.
По открывшим себя пулеметчикам начинают говорить «двойки» и «единицы». Правильно, вполне себе достойная цель. Мы же молчим. Сцепив зубы, дико желая поймать в прицел приземистый серый силуэт и скомандовать «огонь», я жду. Проклинаю себя за то, что, возможно, слишком близко расположил контрольные отметки в поле (на 600 метров). Может, стоило открыть огонь на большей дистанции. Может…
Гулкие выстрелы 50-мм орудий «троек» разительно отличаются от «лая» скорострельных 20-мм пушек Pz-II. С коротких остановок средние танки снайперски поразили макет, установленный на прежней позиции. Да… У меня совсем немного шансов безнаказанно «разуть» оба танка.
Сердце бьется гулко, будто молот. Хоть бы не заметили раньше времени! Господи, помоги, чтобы не обнаружили нас раньше времени!
Все-таки то, что пехотинцы открыли хоть и беспорядочный, но плотный огонь, не позволило немецким наводчикам заметить мой замаскированный расчет. Первая тройка поравнялась ровно с прицельной отметкой.
– Огонь!
Мимо! Ну же, ребята, заряжайте быстрее!
– Огонь!
Попадание! Есть! Танк ощутимо дернуло, и в оптику прицела я четко увидел, как слетела перебитая гусеница. Секунду спустя в борт неподвижного панцера гулко ударил снаряд замаскированного орудия. Потом еще один и еще. Немецкая машина покрывается клубами дыма, но ни один из люков танка так и не открылся.
…Выстрелы демаскировали орудия. По моему расчету заговорили «единички», в сторону дзота лбом повернулась вторая «тройка». Я успел рывком нырнуть в окоп, сбив плечом заряжающего. Один из подносчиков (его звали Шарлем) упал с простреленной головой, второй гасконец успел залечь.
Я не вижу того, что происходит на поверхности. Слышны выстрелы и панцера, и дивизионной пушки – артиллеристы ведут неравный бой. Высунуться из окопа просто невозможно, по нам бьют сразу четыре пулемета.
Характерный звон разбитого стекла. Все, у моего орудия больше нет прицела.
Злость становится ледяной.
– Твою…! Пулемет!
Подхватив танковую «зброевку», бегу вправо по окопам. Пехотинцы жмутся вниз: необстрелянный молодняк, впервые столкнувшись с танками и смертью товарищей, больше неспособны бороться со своим страхом. Но мои бойцы не отстают от командира.
Мой замысел прост. Одна из «единичек», увлеченно расстреливающая артиллерийский окоп, подобралась довольно близко к линии траншей. Была не была, хотя бы попробую достать!
Заняв удобную позицию, устанавливаю «зброевку» на сошки, плотно прижимаю приклад к плечу. Выдыхаю… Сейчас посмотрим, каково в бою чешское оружие. Плавно жму на спуск.
Родное, хоть и слегка подзабытое ощущение крепкой отдачи – и первая очередь уходит чуть в сторону и вверх: незнакомый пулемет, да еще и танковая версия, с более коротким стволом и сильной отдачей, слушается не сразу. Но уже со второго раза я нахожу борт машины.
Панцер круто разворачивается, но я продолжаю вести прицельный огонь короткими очередями. Однако дистанция оказывается слишком большой для того, чтобы поразить машину из пулемета. Ответный огонь танковых машингеверов вспарывает землю бруствера.
Лица окружающих бойцов выражают неподдельный ужас. Кто-то попытался покинуть окоп, но в спину их тут же срезают очереди пулеметов «единички». Потому оставшиеся, давно превратившиеся в безвольное стадо, по-прежнему остаются на своих местах. Офицеров не видно.
– Солдаты! Приготовить гранаты, примкнуть штыки!
Чем бы ни кончился этот бой, я буду вести его до последнего. И сделаю все, что в моих силах. А уж командовать необученной пехотой умею еще с Испании.
Услышав внятные команды, лица некоторых бойцов приняли осмысленное и даже злое выражение. Они начали суетливо примыкать игольчатые штыки. Однако большинство смотрит на меня испуганно и раздраженно. Они не могут понять, зачем оказались здесь, не могут понять, что от них хочет сумасшедший артиллерист. Они перестали быть бойцами или никогда ими не были. Но сейчас они нужны мне как бойцы.
– ТЫ! Кусок собачьего дерьма!! Ты плохо слышишь офицера или тебе выбить все зубы, чтобы научить выполнять команды?! Я тебя спрашиваю, трусливая мразь!
В артиллерийской школе нас доступно учили тому, как организовывать своих подчиненных. Может, кому-то такой подход и покажется странным, но здесь и сейчас унижение и злоба отрезвляют солдат, позволяют отвлечься от собственного всепоглощающего страха.
«Тройка» уничтожила дзот. В тот момент, когда мы подбили первого середнячка, второй панцер еще не выехал на линию ведения прицельного огня из дзота. Возможно, наши артиллеристы сумели развернуть само орудие (этим объясняется ответный огонь), но слабые прицельные приспособления, довольно узкая амбразура и все тот же малый градус горизонтальной наводки сыграли свою черную роль. Немцы разбили не очень прочную стенку дзота бронебойными снарядами, а затем всадили туда же три осколочных подряд. Расправившись с последней пушкой, уцелевшая «тройка» двинулась ко мне.
«Единички» замерли метрах в 150 от окопов. Понимая свою уязвимость, экипаж не лезет на рожон, открывая плотный пулеметный огонь каждый раз, когда наши пехотинцы пытаются вести организованную стрельбу. Благодаря прикрытию панцеров немецкая пехота подобралась к окопам уже вплотную.
