— Ну, почему же глупость, как раз очень толковый вопрос, — возразил он, как обычно, чуть улыбаясь. — Надо бы разузнать, что берет и не берет этот Марчук. Для дела весьма полезная информация, — и, перестав улыбаться, посмотрел на меня с тревогой. — Вот что, Кира, иди-ка ты спать-отдыхать, а то побледнела и выглядишь замученной.
— Спать я пойду, — холодным тоном ответила я. — А ты тут особо не налаживайся доминировать и приказы раздавать. Оставила я тебя у себя в доме по трезвому размышлению, что ты прав и неизвестно, что можно ожидать от преступника, и охрана мне не помешает. Так что, Илья Георгиевич, ты в гостях и веди себя соответственно. Спать будешь в главной спальне, там постелено, чистые полотенца там же в шкафу, — и направившись к выходу, помахала ему рукой. — Спокойной ночи.
— И тебе того же, дорогая! — весело отозвался он.
— Не называй меня «дорогая»! — уже из коридора прокричала я.
И услышала его развеселый смех, сопровождавший меня по пути в спальню.
Какое там спать-отдыхать?!
В кровати мне было душно, неудобно, маетно, и я ворочалась с боку на бок, пытаясь найти удобную позу, и главное, пе-рес-тать думать о Башкирцеве! Немедленно!
Каждой клеткой своего тела, всеми вывернутыми наружу нервами я чувствовала его близкое присутствие, и это чувствование билось во мне пульсацией крови…
Нет! Я так не хочу! Это кошмар какой-то!
Резко отшвырнув одеяло, я села на кровати, включила лампу на тумбочке, посмотрела время на телефоне, вздохнула и выбралась из постели.
Обычно, если не спалось, я шла в кухню, попивала успокаивающий травяной чаек, могла и поесть чего вкусненького или телик посмотреть, но сегодня успокоительная обитель кухни мне недоступна — стоит мне там обосноваться, как притащится следом Илья — вот сто пудов! — и придется с ним разговаривать, и совсем не о трупах. Я же вижу, как ему не терпится побеседовать со мной начистоту «за нашу жизнь» и задать свои вопросы.
Обойдется!
Я подошла к окну и посмотрела на темную улицу за стеклом.
Лето. Люблю лето. За свободу, простор, за солнце, да просто так люблю, и все! Летом прошлого года я приехала в этот город, оставив за спиной, в прошлом, Москву и Илью Башкирцева, решив начать совсем новую жизнь.
Новую жизнь я начала. Понравилась ли она мне?
Одинокая машина проехала по дороге, осветив фарами старый тополь.
Я помню этот тополь с детства, когда приезжала сюда к бабушке, он и тогда уже был старый, а сейчас и вовсе древний дед.
А вот мой дедушка.
Про деда было хорошо думать, я его так люблю, что каждое воспоминание о нем согревает теплом и устойчивой радостью.
Деду моему нынче восемьдесят один год, но он бодрячок еще тот — выглядит лет на шестьдесят, не больше, и находится в великолепной физической форме — делает серьезную силовую зарядку и каждый день проходит пять километров по поселку, в котором живет.
Я очень надеюсь, что он будет жить долго-долго.
Ни о каком ином варианте я даже думать не собираюсь!
Дедуля мой, Юдин Матвей Петрович, личность, я бы сказала, масштабная, государственная и совершенно точно уникальная!
Когда он молодым инженером после института пришел на завод, его сразу же назначили начальником цеха. Должность, ясное дело, не для пацана сопливого, только-только со студенческой скамьи, но на нее требовался человек с высшим образованием, а свободных штатных единиц не имелось. Вот и назначили Матвея Юдина.
А он не просто справился, он быстро разобрался, что тут к чему на этом посту, и оказался толковым руководителем: и с рабочими поладил, да и начальство успокоил.
Вот с этой должности и началась работа Матвея Петровича, и дослужился он до директора завода всесоюзного значения, с выходом на мировые рынки, со своей уникальной продукцией.
В двадцать четыре года женился на девушке Ангелине, работавшей в секретариате управления завода младшим секретарем. Через год у них родилась девочка Альбина, а через десять лет девочка Виктория.
Заняв пост директора, Матвей Петрович работал бесконечно много и дома появлялся только ночевать, но здоровый режим жизни старался соблюдать и себя держать в форме, никогда не курил и не разрешал курить подчиненным на собраниях, старался по заводу ходить пешком из цеха в цех, питался регулярно, не отодвигая обед из-за важных дел.
В подростковом возрасте мне казалось, что дед настолько умный и значимый, что никому невозможно постичь масштабов его разума.
А все от того, что Матвей Петрович никогда не нервничал до сердечных приступов и валидола с нитроглицерином, что бы ни случалось у него на работе и какой бы аврал с кошмаром ни происходили на заводе — он всегда оставался сосредоточенным, уравновешенным и внешне казался совершенно спокойным. Много позже я поняла, что это его особенный склад воли и характера — занимаясь каким-то делом, он погружался в созерцательное состояние, я бы даже сказала: медитативное, видел перед собой четкую цель и выполнял все тщательно продуманные шаги для ее достижения.
Думаю, благодаря этой спокойной внутренней созерцательности он сумел сохранить свое здоровье и такой жизненный тонус. Потом он не раз говорил и повторял мне:
— Работа, Киронька, это не вся жизнь, человек гораздо объемней лишь одного дела, что он делает.
Единственное, что с бабушкой ему доставалось. Вот кто-кто, а она могла его допечь до потрохов так, что он срывался и в сердцах просто уходил от нее подальше. Я как-то его спросила:
— Зачем ты на ней вообще женился?
— Тогда она такой не была, — улыбнулся он.
— Так развелся бы, когда она стала такой, — недоумевала я.
— Нет. Она нуждается в защите и опоре в жизни. Другой опоры, кроме меня, у нее нет. И Киронька, я ее любил. Это просто.
Вот есть такие уникальные люди, для которых любить — это просто. Я, к сожалению, к их числу не отношусь.
Мне рассказывала тетя Альбина, что она никогда не слышала, чтобы родители ругались — мать ее доставала отца в своей излюбленной манере ужасно, он же предпочитал не отвечать. Но иногда не выдерживал, говорил что-то резкое и уходил в кабинет. А однажды она случайно услышала их разговор ночью на кухне. Дед тогда сказал бабушке:
— Иногда ты несешь такую чушь, Геля, которую-то и слушать невозможно. Это просто какие-то ненормальные судороги разума. Ты зачем меня донимаешь? У меня от твоих разговоров в голове что-то лопается и сердце сбоит, я же могу и умереть. А если я умру, ты с детьми как жить будешь? На пенсию домохозяйки? Ведь ничего у тебя не останется: квартира казенная и дача, и машина. Не донимай меня, Геля, у тебя для психологических экспериментов полно друзей.
И бабушка перепугалась не на шутку, когда в полной мере осознала всю глубину его слов. И мужа допекать перестала, только это не помогло.
