– Заткнись.
Вик плюхнулся на кровать и вытянулся, опершись на локоть. Я присоединилась, оставив, впрочем, приличное расстояние между нами.
– Возможно, их дни так и так были сочтены, – произнес Вик. – Дети Морокуньи. Ее расходный материал. Ее маленький народец. Или кто они ей. Если не принимать во внимание, что они – говнюки, при том, что они действительно говнюки.
Мне пришлось сделать усилие, чтобы разобрать его невнятицу.
– Тебе не следует об этом говорить.
Вдруг сделалось холодно, я почувствовала себя голой и вновь рассердилась.
– Говорю тебе, я даже не думал, что Морокунья придет за мной.
– А она и не приходила! Она за мной явилась! – Я ударила его в бок.
– Больно же! – Вик вздрогнул и поморщился.
– Правильно, и должно быть больно.
Вик отвернулся к стене. Словно натянул упругую броню, появлявшуюся, когда он не желал чему-то противостоять.
Я вздохнула. Вздох этот больше походил на мучительную корчу, расслабившую напряженные плечи и сдавленную грудь. На потолке мерцали светлячки. Красивые, будто живые созвездия. Но и они мало-помалу выходили из строя, в среднем – по две штуки за день, так что даже с сотнями светлячков комната Вика становилась ночь от ночи все темнее. Еще несколько месяцев – и она погрузится во мрак. Хотя к тому времени мы либо будем рабами Морокуньи, либо она нас прогонит.
У Вика было многовато тайн. Становилось все труднее жить с ним в одном месте, путешествуя при этом по различным вселенным желаний и надобностей.
– Ты задолжал мне, – произнесла я, чувствуя, что злость ушла. – Ты должен рассказать мне о том, что происходит. Хоть что-нибудь. А если не можешь, значит, все это – ложь. Если не можешь, то у нас ничего нет.
– Ты меня ударила, не забыла? Только что.
– По заслугам.
Долгое время он молчал, даже не шевелился. Потом все-таки заговорил, и по тону я поняла, что лучше его не перебивать.
– Морокунья связалась со мной из-за «рыбьего проекта». Сама она не из этого города. Но была служащей в Компании непосредственно перед тем, как все пошло прахом. Я познакомился с ней, работая над «рыбьим проектом», так что ей было известно, кто я такой, пусть даже она и покинула Компанию. Когда она впервые пришла ко мне, мы заключили сделку. У нее был доступ к запасам сырья и материалов, тогда как у меня к тому времени почти закончилось все, что я украл у Компании. Она продала мне то, что меня спасло. Я же плачу ей биотехами и утилем. Однако теперь она хочет заполучить все…
– Что еще ей известно?
– Слишком многое. Но одно ей неведомо, – Вик перегнулся через меня, дотянулся до комода у кровати, вытащил металлическую коробку с биотехами-наутилусами и протянул мне. – Думаю, ты их уже видела.
– Что это?
– Прежде я получал их от Компании. Теперь делаю сам.
– Но что это?
– Лекарство. Очень-очень специфическое лекарство, которое я должен принимать. У меня есть патология.
– Что случится, если ты перестанешь принимать лекарство?
– Ты поняла, почему я тебе это говорю? Теперь ты – единственная, кому это известно.
Я знала, что он под этим подразумевает: «У меня все еще есть секреты, но у тебя будет власть надо мной».
– Так что случится, если ты не примешь вовремя лекарство, Вик?
– Я умру.
Я лежала рядом с Виком, скрестив руки на груди, несколько часов. Отчасти потому, что была измотана, выжата досуха нашей ссорой. Отчасти – от облегчения. Ведь мы с ним вновь отошли от обрыва. Я знала, некоторые обиды, нанесенные нами друг другу, брали свое начало в осознании, что, пока мы кричим друг на друга, это еще не конец, и хотя мы вроде бы искренне не согласны друг с другом, это всего лишь игра в несогласие. Куда я могла пойти одна? Куда мог пойти он?
Я продолжала прокручивать в голове новые факты. Вик – болен. Эта информация всегда была у меня перед глазами: худоба, полупрозрачная кожа, бдительные диагност-черви, навечно поселившиеся в его руке. Морокунья помогала нам выжить в Балконных Утесах, а Вик оказался более зависим, чем я думала. В общем, ситуация была столь же отвратительной, сколь и прежде, если не хуже.
Наконец, я отправилась к себе, но Борна там не оказалось. Не оказалось его и в собственной квартире. Его не оказалось нигде, и я поняла, что, пока мы с Виком ругались, Борн ускользнул в ночь.
Вик сказал чистую правду: я больше не могла контролировать Борна, если у меня вообще когда-либо была над ним власть. Отныне Борн будет бродить по городу, когда ему заблагорассудится.
Как Борн научил меня тому, что его не надо учить
Когда мне было двенадцать лет, родители в качестве награды за хорошие школьные отметки, которые я получила в нашем последнем прибежище, повели меня в замечательный ресторан. Это случилось перед самым концом всего. Тот город был волшебным оазисом посреди пустыни беззакония, в который мы попали, удирая от безумного диктатора, увлекавшегося каннибализмом и бессистемной ампутацией голов. Мы преодолели внешние укрепления и баррикады, карантины и бесконечные допросы потому, что в том городе требовались учителя и врачи. На полтора года наш новый дом дал нам стабильность. Мать устроилась медсестрой, а отец вспомнил свои навыки строителя.
В том ресторане было блестящее серебро, белоснежные салфетки и официант, начинавший каждое предложение со слов «сэр» или «мадам». У них были даже горячие полотенца и особые фарфоровые чаши для ополаскивания рук между переменами блюд. На стены проецировались изображения прекраснейших уголков природы, мирных и спокойных: волны прибоя у черного песчаного пляжа, вид с горы на заросшую лесом лощину, от которой веяло такой чистотой и прохладой, что вы почти ощущали ветерок. Маленькие биотехи, выглядевшие пушистыми птенчиками и миленькими хомячками, резвились, щебетали и разыгрывали свои представления на широком подоконнике. За окном же угасал обычный вечер: уличные фонари, мостовая, по которой, рыча, проносились редкие уже автомобили.
Моя мама обожала биотехов и постоянно задавалась вопросом, откуда они берутся: ведь это означало, что где-то есть место не только высокоразвитое, но и спокойное, где у людей имеются дома и еда. Она верила, что биотехи прокладывают тропу, являясь своего рода подсказками, и если пройти по ней, то попадешь туда, где ждет спасение.
Это было незадолго до того, как тот город тоже пал, так что вопрос безопасности стоял для нас ребром. Пока же все пытались игнорировать происходящее, уделяя все свое внимание мелочам. Я, например, впервые за долгие годы ходила в школу. Старалась хорошо учиться. Сверстники относились ко мне так, как обычно относятся к чужакам. Со временем я достаточно вписалась в тамошнее общество, чтобы меня почти перестали дразнить за вьющиеся волосы и странноватый акцент. А если и дразнили, я отвечала обидчикам добродушной улыбкой. В тамошних школах было много детей, прибывших в город издалека. Я гордилась своими успехами, тем, что смогла приспособиться и отрешиться от ужасов, которые мы испытали, прежде чем добрались туда.
