«Дикие пауки» ждали на площади. И среди них, в персональном, по особому заказу сделанном шестиногом шагающем кресле с мягким сиденьем, обтянутым, по слухам, настоящей воловьей кожей, возвышалась внушительная фигура Гидеона Ксанта.
У Икабода Дрифта мелькнула мысль — не развернуться ли и не пойти ли другой дорогой, но тут раздался крик. Его заметили.
— Дрифт! — проревел Ксант громовым басом.
Щелчком пальцев он подбросил в воздух что-то крупное, блестящее, и Дрифт успел заметить, как тот самый малолетка подскочил, поймал обещанную монету в десять баксов и тут же скрылся в узком переулке.
— Hola
[2], Гидеон! — отозвался Дрифт и положил руки на пистолеты. На два из них, во всяком случае; запасной был засунут под ремень за спиной. — Хорошо выглядишь!
— Для покойника, хочешь сказать? — ухмыльнулся главарь банды. — Ребята, ну-ка, сделайте мне одолжение, возьмите-ка мистера Дрифта на мушку.
Не меньше дюжины стволов самого разного калибра, но примерно одинаковой убойной силы вскинулись и уставились прямо на Дрифта, что отнюдь не лучшим образом отразилось на его душевном спокойствии, а также потоотделении.
— Так–то лучше, — сказал Ксант. — Ребята, мы все знаем, что у мистера Дрифта проворная рука и меткий глаз, так что, если он начнет проявлять нервозность, не стесняйтесь, будьте так добры, наделайте в нем дырок для вентиляции, пока у него какие-нибудь идеи в голове не завелись.
Ксант чем-то щелкнул на контрольной панели, и его кресло зашагало вперед, а «Дикие пауки» двинулись рядом, по бокам, оружие по-прежнему на изготовку, и руки — вот досада — не дрожат.
— А дело такое, Дрифт. — Изрезанная шрамами физиономия великана–главаря нахмурилась — он глядел на Дрифта сверху вниз с высоко поднятого сиденья. — Сижу я, понимаешь, в баре на Нижней Подземной, никого не трогаю и тут слышу удивительные новости. Я‑то, оказывается, уже покойник, и это вроде как твоих рук дело.
— Тут есть разные мнения, кто на спуск нажал — может, и не я вовсе, — ответил Дрифт, стараясь не слишком заметно коситься по сторонам.
— А, ну да, — кивнул Ксант. — Твоя правая рука. Это ж какую наглость нужно иметь, чтобы нарисоваться у юститов на Верхней и заявить, что убил меня, зная, что, если вранье раскроется, тебя самого вздернут. Наглость — это еще слабо сказано: ты же наверняка понимал, что до меня слухи дойдут и я захочу убрать всех, кто в курсе моей гибели. А поскольку я знаю, что ты на деле шавка трусливая, — должно быть, этот план та самая твоя правая рука и предложила.
Наигранно небрежный тон, хоть и повышенный, чтобы слышали все наблюдатели, притаившиеся у дверей и выглядывающие из-за занавесок, вдруг пропал. Теперь голос напоминал клинок, обнаженный, остро отточенный, и дружелюбия в нем было примерно столько же.
— Где эта сука, Дрифт?
— Кто же так говорит о леди, — отозвался Дрифт.
Он не успел даже приготовиться к удару. Ксант шевельнул рукой, металлическая паучья нога кресла взметнулась и сбила Дрифта с ног, он пролетел спиной вперед футов шесть и растянулся на земле.
— Я не о леди говорю, Дрифт, — прорычал Ксант. — Леди-то я повидал. Гулял с ними, кормил–поил и в койку укладывал. Одну так любил даже, было дело. Я тебе говорю про ту суку, которую ты всюду с собой таскаешь, а из нее такая же леди, как из меня. Где Тамара Рурк?
Несколько секунд тянулось напряженное молчание, пока Дрифт, приподнимаясь на локте, старался перевести дыхание и, не привлекая внимания, дотянуться до пистолета. Но отвечать ему не пришлось — на левом виске Ксанта загорелась маленькая красная точка.
— Здесь.
Дрифт отважился посмотреть направо. К ним, вскинув к плечу «Крусейдер‑920» и нацелив ствол на Гидеона Ксанта, ровным шагом приближалась Рурк. Невысокая, тоненькая, в темно–зеленом боди, которое только подчеркивало бы мальчишескую фигуру, если бы ее не скрывало развевающееся длинное пальто. Шляпа была низко надвинута на лоб, а глаза так и блестели на темнокожем лице, когда она обводила взглядом строй «Диких пауков». Половина из них тут же перевела стволы на нее, но не такие же они идиоты, чтобы стрелять, когда она держит на мушке их босса. Тамара Рурк недаром заслужила репутацию меткого стрелка.
— И откуда ты такая преданная взялась, Рурк, — проворчал Ксант. Теперь, когда ему в голову был направлен ствол, главарь больше не делал вид, что просто ведет светскую беседу, и Дрифт, в общем-то, мог его понять. — Ты бы, может, еще успела смыться из этой дыры, пока мы с этим слизняком разбираемся, так нет, опять тебе всюду надо нос сунуть.
— Ты бы меня так и так выследил, — возразила Рурк, умудрившись пожать плечами и не сбить при этом прицел. — И, между прочим, кто бы говорил. Властям же донесли, что ты убит. Самое время прекратить терроризировать вдов погибших солдат и вымогать деньги у торговцев — уползал бы уже куда-нибудь на покой с награбленными деньгами. Не ты первый.
— Да я бы, может, так и сделал, — прорычал Ксант, — ушел бы от дел, проматывал денежки и ржал до колик над юститами, но есть вещи, которые просто так спустить нельзя. Во-первых, этот ваш треп, что вы меня убили. — На его покрытом шрамами лице отразилась смертельная ненависть. — А во-вторых, чтобы затребовать награду, вам нужно было тело, а здесь, под землей, только один человек мог сойти за меня по размерам. Вы, падлы, убили моего сына Эйба и притащили его тело этим гнидам из Верхней Подземной.
— Говорил я тебе — надо было дохлого медведя побрить и пальто на него надеть, — заметил Дрифт, бросив косой взгляд на свою напарницу.
— Тогда бы вся награда на импорт и ушла, — невозмутимо отозвалась Рурк.
— Заткнись, ты! — рявкнул кто-то из «пауков» и угрожающе повел стволом.
Дрифт прикинул, не подходит ли этот бандит под какой-нибудь из словесных портретов, составленных на приспешников Ксанта, — нет, ничего похожего. То ли недавно в банде, то ли из тех, кого никто не потрудился описать.
— А то что? — спросила Рурк. Пусть кто-то из вас попробует только чихнуть, и Гидеон распростится с головой.
— А ты думаешь, меня это колышет? — взревел Ксант. — Вы моего сына убили! Стреляй, но и вам обоим отсюда живыми не уйти!
Если бы ружье держал в руках Икабод Дрифт, он бы не преминул сказать что-нибудь язвительное. Что-нибудь такое, что надолго бы запомнилось. Такое, что потом никто из слышавших это не удержался бы, чтобы не повторить, и история обросла бы подробностями, и все слушали бы и восхищались его остроумием перед лицом опасности.
Ясное дело, это дало бы «паукам» секунду-другую, чтобы приготовиться, а Тамара Рурк никогда не любила играть в рулетку. А потому в тот же миг, как из губ Гидеона Ксанта вылетел последний звук их смертного приговора, «Крусейдер» рявкнул один-единственный раз, и череп великана взорвался, разбрызгивая фонтаном кровь, мозги и осколки костей.
