Ж. д’О. Да, я скрывал, скрывал…
Ф. Б. Знаете эту идею Хемингуэя: в книгах то, что написано на бумаге, лишь верхушка айсберга. И вообще, то, что написано в книгах, лишь сотая часть от всего, что существует в реальности. Ваш айсберг — это семейная история. И ваш бунт — попытка взорвать семью изнутри.
Ж. д’О. Я и взорвал ее изнутри. Все были в слезах и в горе. Детям, моим племянникам, сказали, что я умер. Не объяснять же им, что я… И вот двадцать лет спустя, то бишь двадцать лет назад, встречаю их, а они и говорят: «Как, дядя Жан, вы живы?»
Ф. Б. Они что же, не видели вас по телевизору?
Ж. д’О. Они тогда были совсем маленькие, им было пять-шесть лет. Когда им исполнилось восемнадцать, они поняли, что я жив.
Ф. Б. Безумная история. Хотя со стороны она не кажется такой уж трагической. Наоборот, она прекрасна. Любовь сильнее всего на свете. И даже притом что дальнейшие отношения не сложились, мне кажется, нельзя было колебаться ни секунды. Это мое глубокое убеждение. Когда мне пришлось принимать такого рода решение, я… Впрочем, никто решения не принимает, все происходит само! А не сделаешь — сдохнешь. Мой последний вопрос — тот же, что Артюр Краван
[282] задал Андре Жиду: господин д’Ормессон, как у нас обстоит дело со временем?
Ж. д’О. Великолепный вопрос.
Ф. Б. Знаете, что ответил Жид?
Ж. д’О. Он посмотрел на часы и сказал, который час.
Ф. Б. Он сказал: «Сейчас 18 часов 11 минут, до свидания, месье».
Ж. д’О. Даже если это неправда, все равно красивая история.
Ф. Б. Все, мы закончили.
Ж. д’О. Время — странная вещь. Философы мало о нем пишут. Что такое свет, мы знаем: это частицы. А время? Частицы, волны?
Ф. Б. Все, что мы умеем, это его мерить — часами…
Ж. д’О. Его можно мерить, но не часами, а пространством.
Ф. Б. Мне жизнь представляется обратным отсчетом секунд. Нам изначально дано определенное количество секунд.
Ж. д’О. Если вдуматься, это очень странная категория.
Ф. Б. Нам на земле отмерен срок. И вдруг однажды: «Ваше время истекло, сударь…» Ужас!
Ж. д’О. Когда мне говорят: «Еще на год больше», я отвечаю: «Еще на год меньше».
Бернар-Анри Леви (BHL)
[283]После того как была опубликована его переписка с Мишелем Уэльбеком («Враги общества», изд. «Грассе»-«Фламмарион») Бернар-Анри Леви вдруг снова стал невероятно популярен: теперь вокруг него настоящий бум. Даже если книга не имела того успеха, на который рассчитывали писатели, о BHL теперь пишет «Перпл», крутой глянцевый журнал, издаваемый провокатором Оливье Замом. А Эрик Даан, автор знаменитых культурных колонок под заголовком «Белые ночи» в газете «Либерасьон», только что снял для канала «Франс-5» документальную ленту «Бернар-Анри Леви, безумие в истории». Этому скандально известному основателю «новой философии» не хватало только интервью с вашим покорным слугой — недостаток, который мы собираемся восполнить. Посему я явился к нему в дом, в его великолепную парижскую квартиру на бульваре Сен-Жермен.
Ф. Б. Все в порядке? В запарке перед отъездом?
Б.-А. Л. / BHL. Да не то чтобы… У меня на сборы уходит пять минут. Пошли ко мне в кабинет. Что пить будете?
Ф. Б. «Коку», только не «лайт». А куда вы едете?
Б.-А. Л. Плавать. На остров Маврикий.
Ф. Б. Но ведь там нет войны.
Б.-А. Л. К счастью. Хотя я тут недавно прочел, что Энрико Масиасу
[284] запретили там выступать.
Ф. Б. Почему? Что он такого сделал?
Б.-А. Л. Ничего не сделал. Просто он еврей. Как и Артюр
[285]. Вы знаете, что Артюру, шоумену, дважды запретили выступать, на этот раз во Франции? Это было сразу после войны в секторе Газа. Как рассказывает Дьёдонне
[286], однажды, когда сборы от его выступлений должны были пойти на содержание Армии обороны Израиля, к театру пришли провокаторы, которые начали орать: «Израиль — убийца, Артюр — сообщник!» Полная чушь, короче. Но все равно от этого как-то неуютно. С Масиасом та же история.
Ф. Б. Он же из окружения Саркози, он его поддерживал.
Б.-А. Л. Ну и что с того? Что это меняет? Короче говоря: остров Маврикий. Еду отдыхать, плавать и работать.
Ф. Б. А в каком отеле остановитесь?
Б.-А. Л. Я уже двадцать лет в одном и том же отеле живу. «Роял Палм».
Ф. Б. Я лично предпочитаю «Принц Маврикий». Но в последний раз, когда я там был, шел дождь.
Б.-А. Л. Вы действительно считаете, что «Принц Маврикий» лучше?
Ф. Б. Он посовременнее. Декорирован в стиле «аман», повсюду подушки, широкие кровати, а номера — деревянные домики на сваях. «Роял Палм» — это курорт, куда ездил еще Ширак, он более старый.
Б.-А. Л. Я все время в одно и то же место езжу, ненавижу менять… А в «Принце Маврикии» какое море?
Ф. Б. Море не очень, потому что это другая сторона острова и пляжи там насыпные. Так что приходится мириться с тем, что пляж искусственный.
Б.-А. Л. В «Роял Палме» как раз лагуна хороша и море теплое. Мы с Ариэль привыкли долго плавать. У нас затяжные заплывы, в этом как раз главная прелесть.
