Он клубился между макушками деревьев, заполнял промежутки серовато-молочной взвесью… Стоя на самом пике возвышенности, я глубоко втянул в себя воздух, резко выдохнул и так несколько раз подряд. Густая дымка, выглядящая как выпущенный из гигантского котла пар, тянулась слоями над лесом ниже верхушек крон, почти не пропуская к поверхности земли солнечные лучи, и утекала к горизонту.
Отсюда же, с точки на вершине, поверху видно много света и вокруг раскинулось ясное небо, олицетворяя свободу… которую я желал обрести, отправляясь в путь?
Дорога зовёт туда, вниз.
И я спустился по склону, нырнул под молочный навес. Тонкие чёрные ветки крон проступали в туманной дымке наверху и медленно колыхались. Внизу, что странно, тумана не было, но пространство между деревьями наполнилось бледной сумрачностью.
Сделалось не по себе, но я упорно перемещался дальше. Никого живого не замечал вокруг, с виду лес был спокойным, тянулся неизвестно на сколько… Вдруг прямо надо мной прерывисто заорала в аритмичных тональностях и дёрнулась какая-то живность, заметно сильнее, чем ветер, взволновав ветви. Захлебнувшись своим ором, петардой выстрелила с места, где сидела, и умчалась наверх, в туманный полог.
Я успел заметить, что не ворона, а пёстрая такая, раздуто-овальная, на сову похожая, но деталей разглядеть не удалось, орущее создание скрылось в тумане.
Живое так неожиданно проявило себя, что я вздрогнул, отшатнулся, даже захотелось закрыться руками от неведомо чего… Но секундный испуг исчез, когда я сообразил, что это просто птица. Вздохнул облегчённо и пошёл своей дорогой. Эх, все бы угрозы такого уровня мне встречались, а со страхом я уж как-нибудь справлюсь.
Больше никого живого мне на глаза не попалось. Либо я не заметил чьего-то скрытного присутствия?
Довольно долго я ещё шёл в известном одному только моему подсознанию направлении. Туман сильно рассеивал дневной свет, но я всё же определил по сгущению сумрачности, что время близится к вечеру.
Стоило мне прикинуть, что рано или поздно понадобится искать место для ночлега, как заросли расступились, и я вышел на опушку. В лесу образовалась широкая прогалина, свободная от сплошных деревьев. Остров в море «зелёнки».
И на этом острове, как положено, не обошлось без туземного поселения.
Да, я увидел деревню, самую настоящую. Вот уж чего не ожидал! Небольшую такую, всего несколько домов, да и те домами можно было назвать лишь фигурально. Действительно, скорее хижины. Заброшенные, ветхие бревенчато-дощатые развалюхи, в таких можно обитать разве что с горем пополам. Примитивнее них, наверно, только землянки и незамысловатые шалаши из веток.
Обитаемым выглядело лишь одно строение. В подслеповатом окошке я разглядел свет… При этом доме даже сохранилось подобие двора, хозяйственные сооружения, огородные грядки виднелись поодаль. Ого-го, если у меня не галлюцинация – кому-то по нраву поселиться в аутентичном, неподдельном глухом углу!
Неужто пресловутые желающие, прибывшие на тупиковую станцию раньше меня?..
Обуреваемый разнородными чувствами и мыслями, я медленно вступил в пределы деревушки. Прошагал между покосившимися и осевшими избушками, зашёл во двор и постучал в доски двери, покрытые облупленными остатками некогда коричневой краски.
Никакой реакции. Нажал на дверь, она не поддалась, что-то держало её изнутри. Я отступил, глянул на окошко – не померещился ли мне свет в нём? Горит вроде… Я подождал и снова постучал. Будто дождавшись моего второго стука, сразу послышался звук отодвигаемого засова (внутри прислушивались, не мерещится ли стук в дверь?), дверь со скрипом открылась.
Снаружи на пороге избы стоял я, с сумкой и в городской одежде. Во внутреннем полумраке дома – изумлённый старик с роскошной седой бородищей, морщинистым лицом, в долгополом одеянии, при виде которого на язык активно попросилось словечко «рубаха». Волосы у него растрепанные и не причёсанные, но есть, не лысый. Поза не была настороженной или угрожающей, просто он действительно удивился. Стоял, таращился на меня и молчал.
– Здравствуйте… – начал я.
И осёкся. Дальше-то что? Как себя обозначить, оправдать появление в дикой глухомани, где прохожим не положено бывать по определению? Всё-таки я демон ведает куда заехал на поездах в обуявшем, как наваждение, моём стремлении сменить среду обитания и своим ходом неслабо оторвался от ближайших примет цивилизации.
Что я могу сказать человеку, явно добровольно здесь обитающему? Но что-то же говорить всё равно надо, тянуть с установлением контакта не стоит…
– Я тут мимо проходил, – ляпнул я, лихорадочно ухватившись за образ прохожего, сыронизировав на эту тему, и развил её, чтоб уж совсем обозначить сказанное как шутку: – Вот, решил к вам заглянуть.
– В гости, стало быть? – уточнил хозяин хижины. Возможно, это тоже была ирония, хотя я не уверен.
– Ага, ага! – закивал я, подтверждая очевидное.
– Макарыч, – представился старик и протянул сухощавую морщинистую ладонь.
Как можно теплее улыбнувшись, я ответил рукопожатием. Имени почему-то не назвал в ответ, хотя полагалось вообще-то.
– Ну, ты это, проходь, раз пришёл, – добавил новый знакомый. Насчёт имени он не заметил или не придал значения.
Жил-поживал дед в избушке не один, а со своей бабкой. Когда я получил приглашение и шагнул в дверной проём, она застыла в нескольких шагах позади Макарыча, у печки. Сначала они оба молча разглядывали меня в свете вполне электрической, аккумуляторной лампочки, висевшей под потолком.
Потом старушка ожила и пригласила меня к столу надтреснутым голосом, явно нечасто используемым вслух. Я присел на самую настоящую лавку и огляделся.
Убранство жилища выглядело по-простецки: наличествовала одна базовая комната с печью, спали на лавках, кушали за столом. Дверь наружу, дверь в чулан для припасов, три окошка вдоль фасадной стены.
Хозяйка поставила на стол две чашки, из закопчённого чайника налила кипятку нам с хозяином, плеснула заварки, затем продолжила что-то готовить, возилась у пышущего жаром печного зева. Мы с Макарычем разговорились, слово за слово он поведал, что жену его звать Галиной, в деревне они оба всю жизнь, с рождения. Старик нынче занимается в основном охотой, супруга по дому хлопочет, овощами в огороде ведает, живность домашнюю обиходит, курочки там, уточки, козочки. Был пёс Дружок, да от старости помер прошлым годом.
Раньше здесь населения было куда больше, потом как-то все поразъехались, сказал дед, многие домишки совсем развалились, на дрова пошли, осталось лишь несколько последних, «да ты и сам видал, парень», и теперь доживали в почти исчезнувшей деревушке двое стариков, и с их кончиной канет она в небытие.
Жили дед с бабкой бедно, я никогда в жизни не видел, чтобы жили до такой степени по-спартански. Но их устраивало. Человеку немногое нужно, если он привык довольствоваться малым. Про детей-внуков старожил не упомянул, а я не расспрашивал, если они и были, то далеко-далеко отсюда.
