У нее в желудке было такое жжение, будто она проглотила горящие угли. Она застонала от боли.
– Миранда. – Шрив потянулся к ней, но она отстранилась.
– Нет, позволь мне это сказать. – Ее голос был глухим от сарказма. – Я никогда не считала цену слишком высокой. Потому что решив отомстить за смерть моего отца, спасти мать и убить человека, заслуживавшего смерти, я спасала весь Вайоминг ради живущих там поселенцев, сиу и шайенов.
– Миранда, не будь столь жестока к себе!
– Нет! Не смей оправдывать меня. Не смей! Будь честным со мной, как всегда. Ты всегда говорил, что я не могу играть роль. Я живу ею. Никакой интерпретации. Только чувства.
Он услышал ее шаги по комнате. Они были неуверенными, спотыкающимися.
– Ты заболела?
– Да! – почти выкрикнула она. – Да, мне плохо! Меня тошнит от того, что я сделала.
– Любимая...
– Позволь мне сказать. Я произнесла свою блестящую речь перед Адольфом, моей сестрой и Братом Белого Волка – этим уважаемым законодателем, этим благородным варваром, этим честным, верным... – В своем отчаянии она не находила подходящих слов.
Шрив опять шагнул к ней, но она удержала его.
– И они посмеялись надо мной. Им безразлично, что Батлер и Уолдрон – пара мошенников, продающих землю, которая им не принадлежит. Это делалось и раньше. А когда бедные люди, которые купили землю, приезжали на Запад, местные власти не говорили им, что они были обмануты. Их просто направляли на неплодородные земли, где они погибали от голода и жажды, или были убиты грабителями или индейцами.
– Если люди настолько глупы...
– Индейцы! – возмущенно воскликнула она. – Их вожди, вероятно, давно продавали свои земли и смеялись над белыми.
Шрив усмехнулся.
– Наверное. Разве голландцы, или англичане, или кто-то другой не купил Манхэттен всего за двадцать четыре доллара?
Миранда надолго замолчала. Шрив даже забеспокоился.
– Миранда?
– Теперь весь мир смеется надо мной?
– Нет.
– Я знаю, что ты многие годы смеялся надо мной. – Она села в кресло и низко опустила голову. – Я это сносила. Ты был ко мне снисходительным. Ты и сейчас, как всегда, снисходительно относишься ко мне. Я навсегда останусь для тебя Джульеттой.
Шрив подошел к ней. Опустившись рядом с ней на колени, он погладил ее по щеке.
– Миранда, – тихо сказал он. – Ты всегда будешь для меня Джульеттой и не потому, что ты не повзрослела. А потому, что я полюбил тебя как Джульетту.
Она крепко стиснула зубы.
– О Шрив, мне так больно. Я хотела совершить правильный поступок. Хотела, чтобы все было по справедливости. А теперь я поняла, – она тяжело вздохнула, – что эта справедливость никому не нужна.
Он обнял ее за плечи и привлек к своей груди:
– «Что же такое честь? Слово».
[67]
– Что?
– Я сказал: «Что же такое честь? Слово». Она резко отстранилась от него.
– Не цитируй мне Шекспира, – раздраженно произнесла она. – Я слишком долго жила в его мире. Я убила человека, которого никто особенно и не хотел убивать, кроме меня.
– Бенджамин Уэстфолл не был святым, – напомнил ей Шрив. – Уже за одно то, что он сделал с тобой, он заслуживал смерти.
– Но погибли и другие люди.
– Сержанта Траска я вполне могу тебе простить, – сдержанно сказал Шрив, поднимаясь на ноги.
Она позволила ему поднять ее и прижалась к его груди. Он обнял ее за плечи.
– Я больше не буду такой глупой, – пообещала она голосом, дрожащим от сдерживаемых эмоций и слез.
– Я искренне надеюсь, что это не так. – Он поцеловал ее в макушку.
– Я не буду... Что ты сказал?
– Именно по глупости ты заставила меня отойти от борта корабля там, посреди Атлантики. Умная женщина решила бы, что я совершаю правильный поступок.
Миранда подняла голову и посмотрела ему в лицо.
Его глаза были закрыты, будто он вспоминал картины прошлого.
– Практичная женщина забрала бы Джорджа и Аду и ушла бы из гостиницы в Лондоне навстречу новой блестящей карьере. Она никогда не стала бы связывать свою жизнь со слепым человеком, потерявшем веру в себя.
– Шрив, я не...
– Да, дорогая. Ты не знала ничего, кроме успеха. Ты верила, что жизнь – как пьеса: мечты сбываются, добро торжествует над злом. Ты верила в это так твердо, что это на самом деле происходило.
Его слова были как бальзам для ее исстрадавшейся души.
– Но если бы не моя вина, ты сейчас не был бы слепым.
– Я много об этом думал. Может быть, это все равно случилось бы, – серьезно сказал он.– Может быть, это мне на роду написано.
– Ты же этому не веришь. Он засмеялся.
– Нет, но если тебе от этого легче... Она обняла его.
– Чего бы мне ни стоило, я избавлю тебя, Аду и Джорджа от этого ужаса. Все остальное меня больше не волнует. Ни индейцы, ни Рейчел с Братом Белого Волка, ни Адольф...
Он прервал ее патетическую речь.
– Давай приляжем.
– Да. Хорошо.
Он подвел ее к кровати, уложил и снял с нее туфли. Потом сбросил ботинки и вытянулся рядом с ней, заключив в свои объятия. Нежными движениями он гладил ее спину, снимая напряжение ее мышц. Миранда задремала.
Вдруг ее сон нарушился. Она что-то забормотала, заворочалась и, вздрогнув, проснулась.
– Шрив!
– Я здесь.
Она успокоилась.
– Я люблю тебя. Он затаил дыхание.
– Достаточно для того, чтобы я мог заняться с тобой любовью?
– Конечно. Всегда. Когда только пожелаешь. – Она подставила губы для поцелуя.
Он поцеловал ее долгим, страстным поцелуем. Его сердце билось учащенно. Он поднял голову, чтобы сказать:
– Я хочу сделать тебе ребенка.
– Шрив!
– Я думаю, мы оба готовы стать родителями, и я очень хочу тебя.
Она положила руки ему на грудь.
– Ты действительно думаешь, что все будет хорошо?
– Я уверен. – Он взял ее за плечи. – Все будет великолепно.
– Трагедия на самом деле кончилась? Он громко засмеялся.
– Все женятся. Рождаются дети. Начинается комедия.
Вдохновленная его убеждением, она изогнула спину и потянулась к завязкам на юбке.
