— Вот именно! — строго произнесла жена. — Так что давай выздоравливать живо, завтра еще на елки… то есть, на утренники идти.
Назавтра Морозов взял себя в руки и отправился на елку. Сестра все-таки решилась организовать праздник только для своих детей и их очень близких друзей.
Каким-то маленьким кусочком сознания он еще надеялся на чудо, на то, что в последний момент случится что-нибудь необыкновенно волшебное.
Но праздник получился грустный.
Не было праздника на улицах, люди угрюмо спешили по своим делам. Не горел огнями большой дом сестры, нужно было экономить свет и тепло.
Да и дети были какие-то притихшие, как будто и у них на плечах лежала тяжесть войны.
Сергей Иванович раздавал игрушки, слушал стихи, гладил по головке, но все время ощущал на себе взгляд худенькой девочки, которую он видел в первый раз. Девочка была необыкновенно серьезная, стояла в сторонке и смотрела на Деда Мороза не отрываясь. И взгляд был совершенно не детский, так мог смотреть человек, много чего повидавший в жизни.
— А кто она? — спросил Сергей Иванович у сестры, когда выдалась минутка.
— Это Оленька. Наташина подружка. Она всегда была слишком серьезная, а уж после того, как отца убили…
Дальше Сергей Иванович не слушал, рука вспомнила прикосновение ледяной записки, как будто снежный вихрь пронесся по комнате. Первым трусливым желанием было просто сбежать. Выскочить за дверь и бежать быстро, как только возможно, чтобы забыть и эту комнату, и елку, и невыносимый детский взгляд…
Но через секунду Сергей Иванович очнулся, тряхнул головой и принял самое мужественное решение в жизни — отправился навстречу пронзительным детским глазам.
— Пойдем, Оленька, поговорим.
Оля вздрогнула, но послушно пошла за Дедом Морозом. Они зашли в небольшую комнатку, недалеко от большого зала, где проходила елка. Сюда еще долетали звуки праздника, но тихо-тихо. Сразу стало казаться, что веселятся где-то на другой планете.
Сергей Иванович присел на корточки, чтоб лучше видеть детские глаза:
— Оленька, я получил твою записку…
Оля продолжала настороженно смотреть на Деда Мороза, ничего не говоря.
— Оль, я очень старался, но… у меня ничего не получилось…
Сергей Иванович внезапно понял, что по его щекам текут слезы, а Оля продолжала на него смотреть большими печальными глазами.
— Почему? — спросила она.
— Я не знаю… Наверное, я плохой волшебник…
— Кхе-кхе! — раздалось вдруг у них за спиной.
Оля и Сергей Иванович вздрогнули, а Олины глаза стали еще больше. На плече у Деда Мороза сидел Главный Птёрк.
— Вообще-то я не должен показываться людям, но тут такое дело… не утерпел. Ты, Дед Мороз, очень хороший волшебник, но ты только волшебник, понимаешь? Не Господь Бог… В нашем, волшебном, мире, ты можешь все. Хочешь русалочке ноги навсегда приделать — да сколько угодно! Хочешь, чтоб лиса колобка выплюнула — да запросто! Будет жить вечно твой колобок… А вот с людьми… С людьми сложнее… Если еще человек болен или потерялся, то вылечить или найти его мы можем помочь… А вот если… Он… Ну… Не можем мы этого… Извини…
И Главный Птёрк шмыгнул носом и отвел от девочки глаза.
— А если бы папа был в вашей, сказочной стране, вы бы смогли его оживить?
— Да запросто! — Птёрк даже подпрыгнул на плече у Деда Мороза.
У Оли в глазах впервые задрожала надежда.
— Тогда я напишу о нем сказку, и вы его оживите!
Птёрк снова стал мрачнее тучи.
— Оленька, если ты напишешь сказку, то его и оживлять не придется. Он и так будет жить… Но понимаешь, жить он будет только у нас, в нашей сказочной стране… Вместе с колобком и русалочкой… А в ваш мир мы его выпустить не сможем…
— Это неважно. Пусть живет хоть где-нибудь. А я буду просто знать, что он живой…
И тут Оля расплакалась. Так они и ревели вместе: маленькая девочка, старый Дед Мороз и птёрк, который вообще не должен был показываться людям…
После этого праздника Сергей Иванович несся домой, не разбирая дороги, не утирая слез, Маша едва за ним поспевала.
Она только сейчас осознала всю тяжесть их времени. Вот бежит по улице взрослый мужчина, плачет. И никто даже не обернется, не посмотрит повнимательнее — война, обычное дело…
А Дед Мороз пришел домой и рухнул на кровать почти без чувств.
* * *
Разбудили его птёрки и охли. Они теребили и щекотали Сергея Ивановича, пока тот не перестал отмахиваться и не открыл глаза.
— Гляди! — кричали они и выпускали одну за другой разноцветные звездочки. — Вот чего мы принесли! Вон сколько подарков!
И правда, звездочек — то есть исполненных детских желаний — было так много, что они не успевали таять под потолком, а из лапок вылетали все новые.
«Неужто я столько подарков наколдовал? — Морозов был еще очень слаб, и мысли ворочались в голове с трудом. — Вроде бы записок меньше было».
Разноцветный фейерверк приободрил Деда Мороза. Он даже присел в кровати… и обнаружил, что не все птёрки и охли участвуют в общем веселье. Десятка два его добровольных помощников топтались в углу с очень унылыми лицами.
— Что за беда? — спросил Морозов, как мог, весело. — Искорки по дороге выронили?
Вопрос почему-то заставил умолкнуть всех. Грустные охли и птёрки погрустнели еще больше, веселые — замолчали.
— Ну, я тебе уже объяснил сегодня, — Главный Птёрк виновато развел лапками, — не все мы можем… Послушай, ты со временем привыкнешь, ты научишься…
Сергею Ивановичу тут же привиделись Олины глаза, и он понял, что привыкнуть к такому не сможет, никогда не сможет.
Более того, он даже еще раз пережить такое не сможет.
Настроение сделалось кислое, как капуста, которую Морозовы очень любили и всегда покупали к празднику.
Но сейчас и мысль о хрустящей, крепкой капусточке с клюквой не приободрила Морозова.
— Спасибо, — сказал он птёркам, — вы молодцы…
И больше ничего. Даже пришедшая к мужу Маша не смогла его разговорить. Потихоньку охли и птёрки разошлись.
* * *
Сергей Иванович болел две недели, Маша ухаживала за ним, кормила с ложечки, как маленького, читала газеты. Однажды она нашла удивительную заметку о «Тихой ночи» на западном германском фронте. На небольшом участке немецкие, французские, бельгийские и британские солдаты решили в ночь на 25 декабря не воевать, вместе пили пиво и даже сыграли в футбол.
