– Ты опять вовремя, – сказал Георг. Понять по тону инструктора, похвала это или замечание, не удалось, поэтому Мари неопределенно кивнула. Такой кивок можно было расценить как скромную благодарность или сдержанное признание вины.
– Сегодня мы проводим допрос, – добавил полицейский.
– Образцово-показательный?
– Образ… – шеф запнулся и подозрительно посмотрел на курсантку.
Мари образцово-показательно показала себя образцом подчиненного: стояла смирно, не мигала и не думала. По крайней мере, снаружи мыслей заметно не было.
– Намеки и параллели с образцово-показательным задержанием неуместны, – на всякий случай предупредил полицейский. – Допрос будет учебно-практический. Ты на практике покажешь, чему научилась в Школе. Иди строго за мной, свернешь – попадешь в камеру.
Георг направился в изолятор. Курсантка двинулась за ним шагом, который можно было определить как кошачий строевой – четкий, но беззвучный.
В самом конце коридора, у камеры, запертой гораздо крепче, чем остальные, дежурил дежурный сержант. Время от времени он поворачивался к зарешеченному окошку и дежурно покрикивал «Не разговаривать!»
Заприметив Георга, сержант привстал со стула, подумал и помахал рукой у фуражки, изображая отдание чести старшему по званию, которому честь отдавать – слишком много чести.
Мари и Георг заглянули в окошко. Кококлокль сидел посреди ярко освещенной камеры на приваренном к полу табурете и переговаривался между собой.
– Прям чудеса какие-то, – произнес за спиной сержант. – Слышу: говорят вроде трое, смотрю в камеру – пусто. Командую «Не разговаривать». Кстати… Не разговаривать! О, замолчали. А кто замолчал-то?
– Это невидимый трехголовый петух, – сказала Мари.
– Да ладно тебе, – не поверил дежурный. – Не может быть, чтобы трехголовый.
– Голов у него точно больше, чем у тебя, – сказал Георг. – Давай уже, открывай.
Сержант покопался в связке ключей, отцепил самый увесистый и отдал Георгу.
– Сам открывай. Я с твоими клиентами связываться не хочу. Не заметишь, как улизнет, отвечай потом перед начальством, почему в камере пусто.
– В камере не пусто, – сказал Георг.
– Я же вижу, что пусто, – возразил дежурный. – Но теперь за это отвечать будешь ты.
Старший инспектор проводил сержанта кислым взглядом и повернулся к Мари.
– Итак, с какого вопроса нужно начать допрос?
– А почему сержант его не видит?
– Не боится – вот и не видит.
– А я, значит, боюсь? – испугалась Мари.
– Нет, ты знаешь, что он есть.
– Но ведь сержант…
– Вообще-то, – сказал Георг, отпирая дверь, – когда я говорил про допрос, то имел в виду задержанного.
Три петушиные головы повернулись к вошедшим полицейским.
– Начальник пришел, – сказала одна голова.
– Зонт принес, – сказала другая.
– Бить будет, – сказала третья.
– Стажер Мари, – сказал инструктор, игнорируя кудахтанье кошмара, – приступайте к допросу.
Мари быстренько пролистала в уме страницы конспекта.
– Где зарыл труп? – рявкнула она сразу в три клюва. – Отвечай, быстро!
Кококлокль синхронно икнул.
– Ко-ко-какой труп? Куд-куд-куда зарыл?
– Вопросы здесь задаю я! – продолжала наступать Мари.
– Ого! – остановил ее Георг. – Неожиданно. Но преждевременно.
Девушка перелистала мысленный конспект к началу.
– Извините, я страницей ошиблась. Фамилия, имя, год рождения?
– Кококлокль, – сообщил петух. – Фамилии нет. Года рождения не помню. А в чем, собственно, дело, гражданка?
Мари пожалела, что вернулась к правильному началу допроса. Хохлатый ужас явно собирался наглеть. Поэтому она снова пролистала конспект – далеко вперед, и гаркнула:
– Где орудие преступления?
От неожиданности тот стукнулся головами.
– Какое орудие какого преступления? Не было ни того, ни другого!
–А ножницы? Которыми ты девочку пугал?
– Девочка все перепутала! Какие такие ножницы? Никаких таких ножниц! Это Я шутил! Перышками так – чик-чик!
Кококлокль пощелкал перьями, демонстрируя их похожесть на ножницы.
– Звук очень похож, – похвастался он, – и цвет. Неудивительно, что ребенок перепутал. А я просто шутил! Чик-чик!
Мари ловко вставила протокол допроса между щелкающими перьями. Кококлокль не успел среагировать, и на пол посыпалась мелкая бумажная стружка.
– Очень похоже, – оценил Георг.
– Так и запишем, – курсантка выдернула из петуха-шредера остаток протокола. – Орудие преступления обнаружено… но еще не изъято. Непорядок.
Кококлокль поспешно спрятал крылья за спину, чуть подумал – и сел на них.
– Видишь, к чему приводит упрямство? – сказал инструктор. – Хорошо еще, я здесь. Если она по моему недосмотру останется с тобой наедине, я тебе не позавидую. Глупо завидовать куриному бульону.
– Вы неправильно применяете метод «Злой следователь, добрый следователь», – вдруг сказал Кококлокль. – Злым должен быть Георг, потому что он старый и некрасивый.
– А вот такой я урод, – сказал Георг. – Старый, некрасивый, но добрый. И по доброте я тебя безо всяких угроз и допросов отправлю прямиком в… Догадался?
– Ох, ох, ох! – наперебой закудахтали головы. – Нет, нет, нет, только не в семью, не в семью!
Впервые Мари увидела ужас, который впал в ужас. Кококлокль забился под табуретку, коротко с собой подрался – три головы пытались спрятаться под двумя крыльями – и затих.
Мари решила, что у нее начались проблемы со слухом.
– В семью? – переспросила она. – Он хотел сказать, в тюрьму?
– Ну, кому и семья хуже тюрьмы, – усмехнулся инструктор. – Ссылка в многодетную семью без права выхода – это для кошмаров самое страшное наказание. Когда детей много, они ужасов не боятся, они с ними… играют, скажем так.
Трехголовый петух нестройно икнул. Георг заглянул под табуретку.
– Эй, ты, Петух Горыныч! У меня как раз есть на примете чудная семья; папа, мама и пятеро детишек от года до девяти. Родители недавно взрослого питбуля завели, так он от них через три дня сбежал. А детям с кем играть? С кем детишкам играть, я тебя спрашиваю?
– Не надо, начальник, – жалобно пропищали из-под табуретки, – давай по-другому…
– Можем и по-другому, – охотно согласился старший инспектор. – Оформляем тебе неумышленное, пишешь подписку о невыезде, получаешь свои тридцать три раза условно, и лети на все двенадцать сторон! Не нарушая условий подписки, разумеется.
