— Или, скажем, министерство ядерной энергетики! Абсолютная безопасность, интересная работа с лучшими профессионалами! Всемирный торговый центр. Святая святых американской экономики. Штаб-квартиры большинства финансовых корпораций. Наконец, ЦРУ. Риск, приключения, тайны. Настоящая мужская работа.
Голова шла кругом. Я хотел одновременно на все предлагаемые мне работы. Странное возбуждение захватывало меня, окончательно заглушая остатки внутреннего зудения. Там, где меня ждали, было хорошо, там просто не могло быть плохо. И будет ещё лучше! Во всяком случае я этого желаю всей душой! Пусть у этих славных, добрых людей всё будет очень и очень хорошо!..
Где-то внутри выла сирена тревоги. Оттаявшая часть сознания вопила, трясла меня за плечи изнутри, чего-то требовала, просила, умоляла. Но это было неважно. Гораздо важнее оказалось то, что вокруг — отличные ребята, а скоро я поеду в гости к ещё более отличным ребятам. И пусть всем будет так замечательно, как и мне сейчас! Америка — превыше всего! Ура!
И я встал посреди этих добрых людей, и кричал им о любви и счастье, и о Великой Америке, где все мы будем жить долго и счастливо и никогда не умрём.
— Да будет так!.. — прохрипел я последние слова буквально на последних глотках воздуха, шумно вдохнул и грянул бокал оземь.
Постояв немного с закрытыми глазами, я понял, что пора проветриться. Меня никто не задерживал.
— Да, удалась вечеринка! — довольно бормотал я, перешагивая через распростёртые тела, застывшие в самых нелепых позах.
А потом я вышел в коридор, где увидел троих милых парней. Мне очень захотелось помочь им, но не хотелось будить. Было удивительно, как быстро может сон сморить молодых здоровых мужчин. Вот только-только они протягивали ко мне руки, сжимая в руках непонятного вида подарки, только я хотел сказать им, как люблю их, как они мне дороги — и вот уже лежат у двери три парня, сладко посапывая во сне.
Так я добрался до двери, которая оказалась зачем-то закрыта. Я подёргал её несколько раз, сильно устал и решил тоже прилечь прямо у порога.
Мне снились Пентагон, Лос-Анжелес и шикарные небоскрёбы, окружённые молодыми и бодрыми людьми. Я летел к ним на роскошном авиалайнере и пил дорогой джин. Внизу все пили шампанское, смеялись и бросали мне цветы.
Утром я проснулся с дикой головной болью, сильнейшей жаждой и в окружении 34 неподвижных тел. Когда на следующий день дверь взломали снаружи, 27 из них были уже мертвы.
Часть 3. ПАМЯТИ ПИРРА
В слове «победа» мне слышится торжествующий топот дураков…
Фазиль Искандер
1
Осень была сухой и опрятной, как заведующая привилегированным детским садом. Листва опадала в строгом порядке, чтобы облегчить работу дворникам, вначале нетерпеливые клёны, потом каштаны, стесняющиеся своих бурых листьев, а уж следом — все остальные. Но и они не роняли всю крону разом, а постепенно, словно опытные стриптизёры, сбрасывали один листок за другим. Окно квартиры, которую мне предоставили после госпиталя, выходило на берёзовую рощицу, и каждое утро я несколько часов кряду смотрел на берёзки, стараясь ни о чём не думать и ничего не хотеть.
Мне нельзя было ничего хотеть. Нельзя улыбнуться девушке без страха её убить. Нельзя погладить котёнка без риска обречь его на мучительную и неизлечимую болезнь. Нельзя… Нет! Не думать! Ни о чём не думать! Смотреть на листья! И не вспоминать ничего! Смотреть на листья!
И я смотрел на листья, хотя с каждым днём это становилось всё грустнее. Берёзки — настоящие женщины — страшно стеснялись своей лысеющей шевелюры, лихорадочно пудрились золотым (под цвет волос) солнцем, но каждое утро начиналось с того, что мрачные похмельные дворники сметали потемневшие листья в кучи. Странное дело — эти кучи! Те же листья, но трепещущие на ветру, смотрятся чуть ли не подвенечным платьем. А листья в кучах даже на саван не тянут.
В один из дней угасающей берёзовой красоты я наконец решился на эксперимент. Надо было раз и навсегда разобраться — насколько я опасен. Возможно, все не так страшно и меня ещё можно держать под колпаком компенсатора?
Хотя Маша не заходит. Николаич говорит — боится. Меня теперь все боятся, даже Машка…
Словом, надо было выяснить степень своей опасности для окружающих. Если я просто перестраховываюсь, следует срочно понять это самому и попытаться объяснить окружающим. Если нет… Тогда даже в пустынь уходить не стоит. Как показал опыт, это меня не остановит.
Я облизнул пересохшие губы, прерывисто вздохнул и уставился на ближайшее дерево. Вон тот листочек, один из последнего десятка. Я просто представлю себе, как он отрывается и летит вниз. Просто представлю. Если он продержится… скажем, час… Нет, если он упадёт последним, значит мой дар, моё проклятие по-прежнему внутри. И тогда зло придётся уничтожать прямо с носителем. Я смотрел и представлял, заставлял себя снова и снова прокручивать прощальный вальс листа в прозрачном осеннем воздухе…
Лист упал через четыре минуты. На ветке оставалось ещё восемь его собратьев.
Я мог позволить себе перевести дыхание.
2
В течение следующей недели я непрерывно производил эксперименты.
Вначале только с неодушевлёнными предметами и растениями. Потом с животными (с голубями, которые облюбовали карниз рядом с моим балконом) и, наконец, с людьми. Я представлял себе всевозможные события в мельчайших деталях, и они все равно происходили! Это могло означать только одно, я стал свободен! К субботе я настолько в этом уверился, что сам позвонил Николаичу.
Николаича не оказалось на месте. Это несколько обескуражило меня, но не слишком. Сегодня нет, так завтра позвоню. Жаль, а так хотел с ним поговорить.
Я вдруг остановился посреди квартиры, как вкопанный. Я хотел… а его нет… Хотел… нет на месте…
Омерзительно засосало под ложечкой. Значит, вот как оно. Пока я развлекался с листиками и голубками, сглаз тихо дремал. А как только дошло до серьёзного…
Я доплёлся до кресла и тяжело упал внутрь него. Чудес не бывает. Проказа неизлечима. Мне пора освобождать мир от пагубного присутствия. Просто шагнуть из окна…
Ещё чего! Один опыт ещё ничего не доказывает! Необходима серия. Хотя бы повторный эксперимент.
Загадал так: четыре гудка. Четыре гудка я буду хотеть (очень хотеть), чтобы Маша подняла трубку. Если нет… Ничего сложного, шестой этаж — это практически гарантия. Только выпью водки и дождусь, когда она начнёт действовать.
Маша ответила почти сразу. Она сказала «Алло» так быстро, что я вдруг растерялся. Ей пришлось повторить его ещё дважды, прежде чем я смог произнести:
— Машка, приезжай, пожалуйста. У меня, кажется… кончилось. Я теперь… как все.
Теперь молчала она. Молчание становилось невыносимым, и я неловко пошутил:
