Реакция Николая II на одобрительный отзыв Совета Георгиевской думы 8-й армии была смешанной: он испытывал удовольствие, гордость и скуповатое снисхождение. В письме Александре Федоровне от 2–3 марта 1915 г. он сообщил о блестящих действиях «Мишиной дивизии» в февральских сражениях в Карпатах, когда они были атакованы австрийцами:
«Вчера Н. (имеется в виду великий князь Николай Николаевич. – В.Х.) принес мне донесение Иванова от Брусилова и Хана Нахичеванского о превосходном поведении Мишиной дивизии в февральских боях, когда их атаковали в Карпатах две австрийских дивизии. Кавказцы не только отразили неприятеля, но и атаковали его и первыми вошли в Станиславов, причем сам Миша все время находился в линии огня. Все они просят меня дать ему Георгиевский крест, что я и сделаю». Потом он еще добавил: «Н[иколай] (великий князь Николай Николаевич. – В.Х.) отправляет нынче вечером одного из своих адъютантов с моим письмом и приказом Мише, и я рад за него, ибо думаю, что эта военная награда действительно заслужена им на этот раз, и это покажет ему, что, в конце концов, к нему относятся совершенно так же, как и к другим, и что он, хорошо исполняя свой долг, так же получает награду»
[219].
В своем ответе мужу императрица Александра Федоровна тоже не может не впасть в назидательный тон: «Насчет Миши я так счастлива. Напиши об этом мамаше. Ей будет приятно это узнать. Я уверена, что эта война сделает из него настоящего человека. Если бы только можно было удалить ее (имеется в виду Н.С. Брасова. – В.Х.) от него. Ее деспотическое влияние для него так дурно»
[220]. Автор этого покровительственного письма, очевидно, не отдавала себе отчета в невольной иронии. Ибо что являлось истинной проблемой для России, так это все более проявившееся «диктаторское влияние» самой Александры Федоровны.
В периодическом издании «Летопись войны» от 28 марта 1915 г. было дано описание боевых подвигов героев, награжденных Георгиевскими крестами:
«Командующему кавказскою дивизиею, Свиты Его Величества генерал-майору Его Императорскому Высочеству великому князю Михаилу Александровичу, за то, что, командуя отрядом в период январских боев – за обладание проходами в Карпатах, подвергая свою жизнь явной опасности и, будучи под шрапнельным огнем противника, примером личной храбрости и мужества воодушевлял и ободрял войска своего отряда, причем выдержал, с 14 по 25-е января, натиск превосходящих сил противника, прикрыв весьма важное направление на Ломна – Старое место, а затем, при переходе в наступление, активными действиями содействовал успешному его развитию»
[221].
Конечно, эти строки официального издания передают только суть факта. Однако сохранились воспоминания непосредственных участников тех событий. Капитан Борис Владимирович Никитин (1883–1943), который одно время служил в Кабардинском конном полку и находился рядом с великим князем Михаилом Александровичем, позднее делился воспоминаниями о событиях на Юго-Западном фронте:
«Душевное внимание великого князя, его чарующая простота и деликатность навсегда привлекали сердца тех, кому приходилось с ним встречаться. Что же сказать нам, проведшим с ним войну? Мы были счастливы близостью к нему, а преданы безмерно.
Всегда ровный, великий князь никогда не выходил из себя. Он оставался спокойным, какие бы сюрпризы ни приносила обстановка. А иногда, действительно, было чему удивиться. Великий князь провел кампанию не в большом штабе, а выступил на войну во главе шести кавалерийских полков так называемой “Дикой дивизии” (Кавказская Туземная конная дивизия); затем командовал 2-м кавалерийским корпусом, а совсем перед революцией получил пост генерала-инспектора кавалерии.
Вот он в самом начале кампании, когда дивизия пролезла в щель у Береги Горние, и после ночного боя, прорвав охранение, втянулась в узкие ущелья Карпат. Тирольские стрелки держатся кругом на гребнях по трем сторонам образовавшегося мешка и пытаются замкнуть последний выход у Береги Горние. Связь с корпусом порвана. Великий князь в головной сотне головного отряда черкесов бригады князя Вадбольского, а ночь проводит с кабардинцами графа Воронцова-Дашкова, на которого начинают нажимать австрийцы. Обстановка выясняется: перед нами начало большого наступления пехоты. “Дикая дивизия” выскакивает из петли, занимает длинный фронт и вместе с 12-ой кавалерийской генерала Каледина сдерживает натиск.
И влетело же штабу дивизии от командира корпуса, хана Нахичеванского! Ему вторит начальник штаба корпуса барон Дистерло: “Вы можете исчезать, куда хотите, но мы не можем не знать в течение двух суток, где брат Государя!”
А брат Государя в восторге. Он смеется над страхами за его жизнь, сам отвечает командиру корпуса и уходит в окопы.
Позиционная война тяготила его подвижной характер.
– “Пришли лошадей на высоту 700”, – говорит мне по телефону личный ординарец великого князя князь В. Вяземский.
– “Куда? Как? Да она сильно обстреливается, там нельзя показаться верхом. Попроси великого князя спуститься вниз пешком по ходу сообщения”.
Но разве можно запомнить высоты и гребни, по которым великий князь обходил свои позиции? Он всегда хотел сам знать, сам увидеть. В его присутствии забывали о личной опасности, и бывали случаи, когда этим пользовались даже соседи.
Однажды под Залещиком великий князь поехал посмотреть Заамурскую конную бригаду и, как обыкновенно, в несколько часов всех зачаровал. Через три дня, в критическую минуту, славные заамурцы атаковали в лоб в конном строю пехотные окопы под Дзвиняч-Жежава. Командиром бригады генерал А. Черячукин, идя на подвиг и желая поднять настроение, сказал своим солдатам, что с соседней высоты на них смотрит великий князь Михаил Александрович и интересуется, повернут они под огнем или нет. Надо ли говорить, что на высоте никого не было? Великий князь был занят своей дивизией и узнал только к вечеру о подвиге героев. Ведомые Черячукиным, они не только не повернули, не дрогнули, не только дошли, но прошли пехотные окопы.
Вспоминаю Тлумач, когда бой закончился лихим обходом татар и блестящей атакой третьей сотни князя Алека Амилахвари. Влетев в Тлумач, великий князь пронесся через город, еще занятый австрийцами. Около него падают всадники и лошади маленького конвоя, сраженные ружейными пулями. “Вам очень хотелось быть убитым сегодня?”, – спросил я Его Высочество вечером за кружкой чая у командира корпуса, хана Нахичеванского.
У великого князя не было инстинктивного движения наклонить голову под пулей»
[222].
