События в сторону движения к мировой войне становились все напряженней. Начальник канцелярии министра Императорского двора А.А. Мосолов (1854–1939) вспоминал:
«После отъезда президента Французской республики нам казалось, что политический горизонт как будто проясняется. Фредерикс сказал мне, что Государь не боится последствий сараевского убийства и думает, что все устроится. Наоборот, военный министр, с которым я беседовал в тот же день, держался противоположного мнения. Сухомлинов полагал, что серьезность кронштадтского свидания с Пуанкаре побудит Вильгельма II более остро поддерживать требования Австрии, эвентуально неприемлемые…»
[107]
Тем временем, всего несколько дней спустя после покушения, в Австро-Венгерской империи началась развернутая и планомерная кампания против Сербии. А именно: 5 июля 1914 г. Германия заверила Австро-Венгрию в том, что та может рассчитывать на «надежную поддержку» в случае, если принятые ею карательные меры против Сербии приведут к конфликту с Российской империей. Надежды, проявляемые в России, что Германия повлияет сдерживающе на своего стратегического союзника, не оправдались. Это явилось причиной череды необратимых событий. Сараевское убийство послужило для Австро-Венгрии долгожданным поводом навсегда покончить с ненавистной ей Сербией. 11 (23) июля Австро-Венгрия предъявила жесткий ультиматум Сербии, своими требованиями поразивший всю Европу. Принятие претензий, предъявленных в нем в полном объеме, ровнялось бы «добровольному отречению» от национальной независимости. Сербия согласилась почти на все уступки и требования, за исключением одного, вероятно, рассчитанного на то, чтобы затронуть при предъявлении национальную честь, а именно: подчинения сербских судебных властей австрийским. Однако Австро-Венгрия 13 (26) июля отклонила данный на ультиматум ответ Сербии (хотя кайзер Вильгельм II, уже проявлявший беспокойство, признавал, что этот документ не дает никаких оснований для начала войны). Министр иностранных дел царского правительства С.Д. Сазонов (1860–1927), узнав о содержании австрийской ноты, сказал: «Это европейская война». Конечно, самостоятельно Сербия, пережившая две Балканских войны, не могла выдержать удар, направленный против нее мобилизованными одиннадцатью австро-венгерскими корпусами и все свои надежды возложила только на русского царя. По повелению Государя Николая II царское правительство 12 (25) июля официально заявило о том, что «Россия не намерена бездействовать, если Австро-Венгрия попытается силой навязать Сербии свою волю». В ответ на австрийскую мобилизацию и драконовский ультиматум, предъявленный Сербии, Государь 13 (26) июля повелел ввести в стране «предмобилизационное положение». Все воинские чины, находившиеся в отпусках, были вытребованы в свои части, а войска лагерного расположения вернулись к местам своей дислокации. 16 (29) июля состоялся телеграфный обмен мнениями между императорами Николаем II и Вильгельмом II. Однако вернемся к более ранним событиям международного конфликта и к датировке по старому календарному стилю, который действовал в России до февраля 1918 г.
В связи с быстро разрастающимся международным конфликтом Николай II записал 12 (25) июля 1914 г. в своем дневнике:
«В четверг вечером Австрия предъявила Сербии ультиматум с требованиями, из которых 8 неприемлемы для независимого государства. Срок его истек сегодня в 6 часов дня. Очевидно, разговоры у нас везде только об этом. Утром поехал в Красное Село…. От 11 ч. до 12 ч. у меня было совещание с 6 министрами по тому же вопросу и о мерах предосторожности, которые нам следует принять…»
[108]
Военный министр царского правительства генерал В.А. Сухомлинов (1848–1926) позднее писал в своих воспоминаниях об этом историческом совещании:
«Не совсем врасплох, но довольно неожиданно получил я предложение прибыть на заседание совета в Красное Село 25 июля (12 июля по старому стилю. – В.Х.), в разгар лагерного сбора.
Помню, что во время моей поездки на заседания я не испытывал никакого предчувствия относительно надвигавшейся катастрофы. Я знал личное миролюбие царя и не получил никакого извещения о предмете предстоящего заседания. Поэтому я придавал поездке в Красное Село настолько малое значение, что поехал один, не взяв с собою ни начальника Генерального штаба, ни даже дежурного адъютанта: предметом совещания могло быть чисто военное дело Петербургского военного округа или что-либо, касающееся лагерных сборов…. В малом летнем дворце великого князя Николая Николаевича я встретил нескольких министров, между ними министра иностранных дел, а также несколько высших чинов военного ведомства. Многие из них также ничего не знали о предмете предстоящего совещания; однако высказывали, ссылаясь на присутствие Сазонова, предположения, указывающие на политическое положение.
Государь вошел в зал заседания вместе с дядей. На нем были летняя форма одежды своего Гусарского полка. Как всегда, приветливо улыбаясь и не показывая никакого душевного волнения, Государь приветствовал присутствующих общим поклоном и без особых церемоний сел за стол; по его правую руку сел Горемыкин, по левую – великий князь.
Помещение, в котором мы собрались, была большая столовая, примитивно устроенная, с большими стеклянными дверьми, ведущими через балкон или веранду в парк. Посреди стоял большой, покрытый зеленой скатертью обеденный стол, за который мы, по знаку Государя, сели. Против Государя сидел Сазонов, я сидел через несколько мест от него по ту же сторону, если не ошибаюсь, рядом с министром финансов Барком. Морского министра я на заседании не видел.
Без всякого вступления Государь предоставил министру иностранных дел слово, который нам в приблизительно получасовой речи обрисовал положение, создавшееся вследствие австро-сербского конфликта для России. То, о чем Сазонов докладывал, было крупное обвинение австро-венгерской дипломатии. Все присутствовавшие получили впечатление, что дело идет о планомерном вызове, против которого государства тройственного союза (Entente cordiale), Франция и Англия, восстанут вместе с Россией, если последняя попытается не допустить насилия над славянским собратом. Сазонов сильно подействовал на наши воинские чувства. Он нам объявил, что непомерным требованиям можно противопоставить, после того как все дипломатические средства для достижения соглашения оказывались бесплодными, только военную демонстрацию; он заключил указанием на то, что наступил случай, когда русская дипломатия может посредством частичной мобилизации против Австрии поставить ее дипломатию на место. Технически это обозначало распоряжение о подготовительном к войне периоде. О вероятности или даже возможности войны не было речи.
Государь был совершенно спокоен. Впоследствии выяснилось, что накануне заседания у него было продолжительное собеседование с глазу на глаз с его дядей, великим князем Николаем Николаевичем, который молча сидел рядом с Государем и усиленно, нервно курил. Для меня, в течение целого ряда лет имевшего случай наблюдать отношения этих двух высочайших особ, было совершенно ясно, что великий князь настроил Государя уже заранее, без свидетелей, и говорить теперь в заседании ему не было никакой надобности.
