Однако это была только незначительная часть айсберга, столкновение с которым грозило государственному устройству Российской империи катастрофой. Ухудшение экономического положения страны и, прежде всего, обострение продовольственного кризиса усиливали антиправительственные настроения в широких народных массах. Хотя, заметим, что карточной системы в стране на тот момент и позднее не было. Некоторые перебои случались с поставкой только некоторых продуктов, как например, сахара. Начальник Московской охранки в октябре 1916 г. докладывал:
«Такие определения, как острое раздражение, крайняя озлобленность, возмущение и т. д., являются довольно слабыми отражениями действительности. Можно с уверенностью сказать, что подобного раздражения и озлобления масс мы еще не знали. В сравнении с настроением данного момента настроение 1905–1906 гг., несомненно, являлось для правительства более благоприятным. Тогда острая ненависть к правительству охватывала сравнительно узкий круг – рабочий класс, часть крестьянства и часть интеллигенции – теперь же в непримиримом чувстве осуждения правительства объединяется едва ли не все общество… Раздражение и озлобление масс настолько велико, что они перестали стесняться в выражении своих чувств по адресу как правительства, так и Верховной власти… Вся тяжесть ответственности возлагается ныне уже не только на правительство в лице Совета Министров, но и на Верховную власть, и делаются даже дерзкие выводы»
[500].
К осени 1916 г. круг недовольных деятелей, включавших в себя и видных царских сановников, пришел к выводу:
«Положение могло бы быть спасено выступлением всей Императорской семьи, in corpore заявившей Государю об опасности, о необходимости уступить общественному мнению»
[501].
1 ноября 1916 г. великий князь Николай Михайлович (1859–1919) отвез в Ставку в Могилев письмо, в котором уговаривал императора согласиться на ответственное министерство.
В Ставке с этой же целью побывали великие князья Николай Николаевич (1856–1929) и Кирилл Владимирович (1876–1938), хотя последний не решился что-то впрямую говорить Государю, но свои симпатии к оппозиции демонстрировал окружающим. К просьбам уступить общественности (в лице Государственной Думы) присоединился и великий князь Георгий Михайлович (1863–1919), который позднее об этих событиях и разговоре с императором поделился впечатлениями со знакомым чиновником Н. Могилянским, а тот опубликовал воспоминания в эмигрантском журнале:
«Он (великий князь Георгий Михайлович. – В.Х.) очень радостно встретил меня, благодарил за тронувшее его письмо, и мы начали говорить о развертывавшихся событиях.
– Когда я в последний раз был в Ставке у Государя, я, по поручению ген. Брусилова, настойчиво просил Государя о том, чтобы образовано было министерство, приемлемое для Государственной Думы, из всем известных и почтенных общественных деятелей. Я пошел дальше поручения Брусилова, я настойчиво рекомендовал дать министерство, ответственное перед Государственной Думой. Мало того, я передал Государю собственноручно написанную записочку в этом смысле.
– Как реагировал Государь на слова Вашего Высочества?
– Никак. Он хранил упорное молчание. Записку, не говоря ни слова, взял и… начал говорить о посторонних сюжетах. Я понял, что моя миссия окончилась абсолютной неудачей.
– Как Вы объясняете себе настроение Государя?
– Он целиком под влиянием императрицы. По-моему он любит ее и не хочет ее огорчать, зная ее враждебное отношение к конституционному режиму вообще, а к Государственной Думе в частности…»
[502]
Великий князь Кирилл Владимирович
Как раз в то время в начале ноября 1916 г. в Государственной Думе шла резкая критика деятельности правительства. «Прогрессивный блок» публично огласил свою декларацию, в которой требовал отставки лиц, чье пребывание у власти «грозит опасностью успешному ходу нашей национальной борьбы». Известный лидер и депутат кадет П.Н. Милюков (1859–1943) произнес 1 ноября 1916 г. свою знаменитую речь. Он выступил с резкой критикой действий царского правительства, задаваясь риторическим вопросом: «Что это: глупость или измена?»
[503] Она была напечатана в газетах с большим количеством пропущенных мест, как результат работы цензуры. Эти пропуски в сознании многих граждан заполнятся своим им только созвучным смыслом. Однако по рукам ходили полные списки текста речи без всяких пропусков, а иногда и со своеобразными добавлениями, которых не было на самом деле. Царица обвинялась в принадлежности к «немецкой» партии – сторонникам сепаратного мира. Обвинение строилось на тезисе, что «ибо сама императрица была родом из Германии», то среди воюющей против России армии Вильгельма II было немало ее «августейших братьев». Кроме того, в Думе прозвучали прямые обвинения о влиянии Григория Распутина через царицу на государственные дела. Впоследствии многие называли эту речь «штурмовым сигналом» революции!
Натиск Государственной думы, как отмечалось выше, был поддержан давлением некоторых великих князей и военных на царскую чету. Вскоре 9 ноября 1916 г. император Николай II отправил по своему усмотрению председателя правительства Б.В. Штюрмера (1848–1917) в отставку. Вместо него был назначен из тоже правого лагеря А.Ф. Трепов (1862–1928). Тем не менее это было воспринято и выглядело со стороны оппозиции как первый случай в истории России, когда смена главы правительства произошла по прямому требованию Думы. Вслед за этим 26 ноября Государственный Совет, а 30 ноября съезд объединенного дворянства присоединились к общему требованию устранить влияние «темных сил» и создать правительство, готовое опираться на большинство в обеих палатах. Все это вместе взятое было грозное коллективное предупреждение царскому режиму. В то же время деятели оппозиции постоянно подчеркивали, что ведут «борьбу с правительством во имя сохранения государственной идеи», т. е. борьбу с окружением монарха во имя монарха.
Выступления в Государственной думе привлекли внимание и великого князя Михаила Александровича, который в это время был на отдыхе в Гатчине. В его дневниковых записях от 5 ноября 1916 г. имеется пометка:
«Потом приехал Врангель, неожиданно, с интересными вестями о том, что вообще говорится в Петрограде и в Думе, в особенности»
[504].
