Мне предстоял очень сложный момент в жизни: нужно было взять себя в руки, без слез и соплей собрать вещи и уехать. Сначала было очень тяжело, я уже привыкла считать эту квартиру своим домом. А потом потихоньку стал возвращаться здравый смысл.
У меня бы все равно не получилось прямо сейчас здесь остаться, потому что:
Во-первых, меня ждут на работе. Я, конечно, провернула до выставки большую работу (в смысле значимости, а не объема) и даже пару раз появилась на стенде, чтобы насладиться результатами своей бурной деятельности, но поскольку приходилось тягать с собой Машу, а она больше двух часов в дымном павильоне не выдерживала, то оформление практически всех документов мы отложили на потом. Потом, в понимании директора, это завтра, то есть первый рабочий понедельник после окончания выставки. Думаю, что мои планы по переезду в столицу с горой недоделанной документации он воспринял бы без особого энтузиазма. Я засмеялась, когда представила себе, что наш директор даже не подозревает, что чуть не лишился такого чудесного, красивого, умного и скромного работника.
Во-вторых, квартира. То есть нужно сделать так, чтобы в мое отсутствие кто-то хотя бы платил квартплату.
В-третьих, вещи. Я взяла с собой суровый минимум. И мне, и тем более Машке этого и на месяц не хватит.
В-четвертых, родители. Но это так страшно… Я как представлю себе реакцию мамы… Нет, я подумаю об этом завтра.
В-пятых… Ах да, машина. Ее нужно как минимум забрать. Или продать. Короче, сделать с ней что-нибудь.
В-шестых придумывать не пришлось, у меня уже было достаточно боевое настроение, чтобы воспринимать все происходящее не как крах личной жизни, а как практически деловую командировку.
Вот странное дело, когда я приехала в Москву, все мои вещи умещались в двух сумках, сейчас они не влезали уже в три, причем заканчиваться не собирались. Сначала я хотела действовать испытанным способом – попросить Сергея упаковать вещи, но потом решила не отвлекать его от Маши – они увлеченно играли с нэцкэ. В итоге вещи уложились, пришлось оставить только полотенце, которое уже ни в какие ворота, то есть ни в какие сумки, не влезало.
Упаковку вещей сильно скрасило то, что практически все время я проболтала по телефону. Сначала прощалась с Наташкой. У нее на работе был аврал, так что мы только один раз увиделись, не поговорили толком.
Потом я звонила домой, пыталась договориться, чтобы нас встретили. Никого не смогла застать, набрала рабочий телефон и нарвалась на директора, который уже вернулся и уже работал. Он тут же так загрузил меня проблемами, что в голове мелькнула крамольная мысль разобрать сумки и остаться. Хотя нет, вру. Наоборот, я приободрилась и принялась мысленно продумывать завтрашний рабочий день. Только нужно позвонить маме, договориться, чтобы забрала Машу из школы, а то она после поезда будет совсем неживая.
Прошло-то всего часа три, а я уложила вещи, сидела на кухне и с чувством выполненного долга пила чай. Пришел Сергей, посидел рядом, проверил сумки, потерся о меня носом. Потом начал приставать, взяла ли я паспорт (попросил предъявить), билеты (долго искал у себя в кармане), интересовался, встретит ли меня кто-нибудь, – короче, всячески проявлял заботу. Я уже собиралась сказать по этому поводу что-нибудь язвительное, но тут он протянул мне деньги и сказал, что это мне на первое время, а через пару недель подвезет еще.
Давно уже во мне не проносилась такая буря чувств за такое короткое время. Я подумала, что год назад швырнула бы эти деньги ему в лицо со словами, что я достаточно зарабатываю. Месяц назад уже не швыряла бы, а просто не взяла, чтобы не быть обязанной, чтобы у него не было повода говорить, что он меня содержит. А теперь? А теперь он протягивает мне сумму, которая перекрывает мою месячную зарплату, и я понимаю, что не взять эти деньги просто свинство. До меня только что дошло, что Сергей и правда считает нас своей семьей, и если я начну выпендриваться, он просто обидится, тем более что сам он, похоже, не придал своему жесту никакого значения. Даже не посмотрел, взяла ли я деньги, положил на стол и отправился в комнату посмотреть, что еще из вещей я забыла.
Я сгребала со стола купюры, а в глазах стояли слезы. Даже если бы Сергей произнес длинную речь, стоя на коленях и протягивая мне букет цветов, это бы не тронуло меня больше. Неужели я такая меркантильная?
На вокзале я сильно бодрилась. Хорошо, что пошел дождь, можно было списать на него и капельки на щеках, и постоянное хлюпанье носом.
Прощания не помню, все силы были сосредоточены на том, чтобы не плакать. Помню только, что испытала сильное облегчение, когда поезд тронулся, можно было убрать улыбку, от которой лицо уже свело судорогой.
Машка зевала, я отвлеклась тем, что принялась устраивать ей кровать, потом читала ей любимую книжку про обезьянку Анфиску, и через полчаса мы уже вдвоем хохотали в голос. Но в итоге ребенка сморило, и она задремала.
В окно всю ночь тарабанил дождь.
Утро было суматошным. Маша подпрыгивала от нетерпения – соскучилась по школе. У меня разрывался телефон, каким-то образом все узнали, что мы приезжаем именно сегодня.
Я торчала в коридоре и разговаривала, а Машка чем-то занялась в купе. Сначала мне показалось, что она играет какими-то камушками, а потом присмотрелась и похолодела. Ребенок держал в руках две нэцкэ и разговаривал за них.
– Я большой и толстый дядя. А ты кто?
– А я птичка с длинным клювом. Давай дружить!
– А ты меня не будешь обижать?
– Машка, а дядя Сережа тебя не будет обижать?
– За что? Я же их не сломала!
– Маша, это же не его фигурки!
– Жалко… Он мне перед отъездом сказал, что если забыть что-нибудь, то потом вернешься. Это примета такая. Я специально свою куклу забыла. А у него вот эти штучки взяла, чтобы он за ними вернулся… А раз они не его, он за ними не вернется, да?
Я вспомнила, что Сергеев квартирант приезжает через три дня. Обняла Машу.
– Ой, Машка, по-моему, дядя Сережа за этими штучками вернется гораздо раньше, чем мы думаем.
Настроение стремительно поднималось. За окном на полнеба сияло солнце.
* * *
Всю ночь шел дождь – тихий и неторопливый. Спать толком не получалось, хотя воздух стал куда свежее. Как только я задремывал, то начинал шарить рядом с собой, никого не обнаруживал и просыпался в испуге. Подушка пахла Катей. В ванной, куда я дважды заходил привести чувства в порядок, висело Катино полотенце. В коридоре я наталкивался на Катины тапочки.
Она умудрилась поселиться здесь, даже уехав.
Поэтому и дождь был такой тихий и неторопливый.
Едва рассвело, я перестал изображать ночной отдых и направился греть кофе – и остановился с джезвой в руке. Из окна моего небоскреба открывалась величественная картина. Коричневая сажа, прибитая дождем, больше не застилала пейзаж. Крупные, как головастики, капли продолжали тщательно отмывать закопченные дома и машины, но солнце уже сияло вовсю. Лучшая деталь этого постдождевого полотна украшала центр композиции.
