Оказывается, нужно сосредоточиться на бытовухе.
Доехать до дома. Доехали. Без приключений. И машина завелась, и мы никуда не врезались.
Приготовить завтрак. Приготовила. Замечательное занятие. Руки заняты, работа тупая, механическая.
Съесть завтрак. Еще проще. Рот занят, в это время можно не разговаривать.
Э-э-э…
Что делать дальше, я не знала, но к этому моменту уже было понятно, что Сергей приехал доказать себе, что он все делает правильно. Что чувствую я, его совершенно не волнует. Он не будет выяснять, почему у меня красные глаза, его это не беспокоит. Мои переживания совершенно не вписываются в картину мира, которую он себе нарисовал.
В этой картине есть только Он. Он переживает, Он беспокоится за себя любимого, Он думает, Он боится.
Ни я, ни Машка, да и все остальные люди совершенно не принимались в расчет. Все мы были немыми статистами, которым надлежало молча внимать и восхищаться мужественностью принятого решения.
Я внимала.
Машка отказалась. Она с самого начата почуяла неладное. После того как Дима от нас ушел, она вообще очень настороженно относится к людям. Предпочитает послать подальше до того, как бросят ее. Честно говоря, меня это и раньше очень беспокоило. Она милая, добрая девочка, но, кроме меня, никого не любит по-настоящему.
Представляете, у нее во дворе была подружка Света. Они дружили, как умеют дружить девочки шести лет, – неразлейвода. Каждую свободную минутку вместе. И однажды Свете какая-то вожжа под хвост попала, она во дворе познакомилась еще с одной девочкой, а когда Машка вышла, сказала, что не будет с ней дружить, а будет дружить с этой девочкой. Машка пожала плечами, сказала: «Как хочешь» – и ушла. Пришла домой вся белая, глаза как блюдца, а не плачет. Сидит молча.
Света за ней прибежала через пять минут, закричала, что она пошутила, что это ее та девочка подговорила, пошли, мол, играть. А Машка ей говорит: «Нет. Сказала – не дружишь, значит – не дружишь. Все. До свидания». Представляете заявочки! Шесть лет ребенку!
Света за ней неделю потом бегала, просила, плакала. Еле-еле все вместе уговорили. Честно говоря, у меня самой слезы на глаза наворачиваются, как этот ужас вспомню. И какое облегчение было, когда Машка наконец разрыдалась и закричала: «Как она могла! Я же ее подруга, а она мне говорит, не дружу».
Короче, мы их помирили, но дружить, как раньше, они так и не стали. Играют вместе во дворе, но не более того…
Вот такой у меня ребенок. И сейчас она сразу сообразила, что дядя Сергей ее бросает. Я сразу узнала эти глаза – блюдца без слез. И поведение – вежливо поздоровалась и ушла в свою комнату.
Сергей, конечно, ничего не заметил. Где уж там! Для этого же нужно на секунду от себя отвлечься! А этого мы не можем, мы соловьем заливаемся!
Пару раз я пыталась его сбить. Например, поинтересовалась, как отреагировала на его отъезд мама.
– Обрадовалась! – сообщил Сергей. – Конечно, обрадовалась, а чего тут не радоваться, сама понимаешь, такие перспективы…
Завелся… Если он еще хоть раз расскажет про перспективы! Так, спокойно, спокойно, пусть вещает. Так проще.
Я представила себе состояние родителей Сергея. Ни братьев, ни сестер у него нет. То есть они на старости лет остаются в гордом одиночестве. Тешить себя иллюзиями, что он вернется, глупо: оттуда не возвращаются. Если он когда и женится, то внуки их будут жить в другой стране. Что можно чувствовать в такой ситуации? Безусловно, только радость…
Господи, какой день бесконечный! Всего два часа, а я уже выжата как лимон!
– Поехали лучше свежим воздухом подышим! – У меня началась клаустрофобия.
– Поехали. – Сергей не ожидал, но согласился.
Погода была странная. Такое впечатление, что она накапливала силу. Или никак не могла решить, плохая она или хорошая. Низкие тучи, но тепло, местами даже парит, как перед грозой.
Мы гуляли по парку, и по крайней мере Машка слегка ожила. Бегала вокруг, каталась на качелях-каруселях. Только если Сергей к ней обращался, вежливо улыбалась. У меня от этой улыбки просто все внутри переворачивалось.
– Нет, спасибо, мороженое я не буду.
– Спасибо. Я не хочу воздушный шарик.
Больше всего на свете мне хотелось обнять ее, сказать, что она самая лучшая на свете. А если этот дурак дядя Сергей уезжает, то это он теряет нас, а не мы его. Мы переживем, а у него в жизни больше никогда нас не будет!
Внезапно я поняла, что не могу больше сдерживаться. Ярость накатила внезапно, и я даже не знаю, что бы я Сергею наговорила, но тут в небе всполохнуло. А потом сразу громыхнуло, даже не громыхнуло, а шандарахнуло, и по парку пронесся вопль ужаса. Молния ударила где-то совсем рядом, мы бегом помчались к машине.
Гроза бушевала такая, что о том, чтобы куда-то ехать, не могло быть и речи. Мы сидели в машине, мы с Машей сзади, я ее обнимала и качала на ручках – ее здорово напугала та первая молния, Сергей впереди, причем довольно надутый: уже целых десять минут я совершенно не обращала на него внимания.
Еще минут через двадцать дождь стал редеть.
– Значит, так, – сообщила я, – в связи с неблагоприятными погодными условиями мы сейчас отвезем тебя на вокзал, а сами потихоньку поедем домой. В темноте по такой погоде я точно никуда не доеду.
Я пыталась смягчить интонацию, но не смогла. Сергей промычал что-то невразумительное, мол, у него до поезда два часа. Но я знаю – уже давно знаю, – что когда у меня в голосе прорываются вот такие, как сейчас, стальные нотки, со мной никто не спорит. Никто и никогда. К сожалению, я не могу вызвать их когда хочу, но в момент действительно критический они появляются сами.
Дима когда-то, под пьяную лавочку, когда мы уже почти разошлись, сказал мне, что не может жить с женщиной, которую временами боится. Я ему тогда честно ответила: «А не нужно меня злить!»
В подтверждение моих мыслей снова громыхнуло. К вокзалу мы подъехали под проливным дождем.
На глазах у потрясенного гаишника я подрулила к самому входу на вокзал, практически заехала под козырек подземного перехода. Не то чтобы я очень о Сергее заботилась, просто понимала, что иначе он из машины не выйдет. Я бы, конечно, с удовольствием выбросила его в ближайшую лужу…
В небе что-то оглушительно выстрелило.
– Ой, мамочка, я боюсь, – заплакала Маша.
– Не бойся, котенок, не бойся, любимый. Вот сейчас дядя Сергей уйдет, и мы поедем домой. Там тепло. Не бойся.
Дядя Сергей намек понял и начал вылезать из машины. К счастью, для прощания не было никакой возможности. Ветер рвал дверцу из рук, дождь стоял стеной. Единственное, что он мог сделать, так это быстро отскочить под крышу.
Я махнула рукой в окно и отъехала, окатив волной подошедшего гаишника.
