За́росли, поля рисовые, рощи пальмовые, речки, мосты, от которых океан виднелся. Обочина пустовала от сёл и построек одиночных; не нашлось тут даже хибар картонных для бродяг.
Когда мы увидели Маргао, почувствовали себя в старом европейском городке. Не нужен был путеводитель, чтобы узнать здесь колонию португальскую. О том говорили дома крепкие, улочки тесные и таблички с именами, названиями португальскими.
В предчувствии хорошем вышли мы в Панаджи – столице Гоа. Отмахались от таксистов, рикш; устроили себе прогулку с рюкзаками.
Дождь прекратился. Солнце светило от неба гладкого, в лужах всех отражалось ярко.
Чистые, ровные улицы. Индианки с открытыми до колен ногами, в джинсах, в обтягивающих сарафанах. Отели, банки, плакаты рекламные, и всё это зеленью притоплено. Переулки путаные, стены обветшалые – как в кварталах старой Европы. Крохотные балкончики с извилистыми балясинами, черепичная красная крыша, ставни волнистые. Мусора нет, в канаву водоотводную не испражняется никто, не пахнет туалетом. Это ли Индия?
Приют мы нашли в доме малом. Хозяева, на первом этаже оставаясь, отдали нам этаж второй – утлую комнатку и душевую (которые, собственно, составили всю верхнюю половину дома). 400 рублей в день. По голосу хозяйки, цену эту назначившей, я понял возможность торговли, но увидев простыни чистые, аккуратность общую в комнате, торговлей пренебрёг.
Освежив тело холодной водой, вышли мы для более внимательной прогулки.
Панаджи – город малый, даром что столица. Пройти его насквозь шагом неторопливым можно в два с половиной часа.
Тесные улочки – с лестницами мшистыми. Перила по лестницам из камня массивного вытесаны, однако успели надломиться. Церкви старые, дома – табличками вековыми отмечены с указанием хозяев или строителей.
В переулках от стен обшарпанных кресты виднеются, статуэтки Иисуса, Девы Марии. В домах старых мы трижды были гостями краткими, и везде замечали уют, пристойность, порядок. Хозяева нам попадались из тех, чьи предки португальцами были (или тех, кто без родства такого тем не менее португальский знал своим третьим языком). Разговоров не складывалось – довольствовались мы обзором комнат, чашкой чая, подтверждением тяжких зим и следов медвежьих в России: «Да, да, холодно. Да, медведи…»
Не та Индия; лица не те. Парк утлый (как и все домики) подле моста ограждён, и газон в нём чистый, ровный. Нет под кустами нищих, на траве не ютится семья, а цветы никто мусором не мнёт. Один только попрошайка нашёлся нам на лестнице церковной, но и тот опрятен был в одежде, негрязен.
Видели мы индианок с плечами открытыми. Видели мужчину, всего в пирсинг заколотого, браслетами, кольцами обвешанного, в ботфортах, в шляпе ковбойской. Видели тонированные BMW, от музыки вибрирующие. Казино, рестораны дорогие. Виллы европейские, на холмах построенные.
Прямым напоминанием об Индии были здесь только рикши, но и тех встречалось немного (и конструкция мопедов оказалась иной – с дверками).
Дождь повторялся – краткий, но обильный. Лил он, солнца не прекращая, а капли его мелкие были, мягкие.
На дверях одной из гостиниц увидели мы советы туристам. Назидание прочли о болезнях, проститутками местными передаваемых. Полагать нужно актуальность такого назидания.
Алексей Салтыков писал: «<…> но три её мужа, мать и отец вырвали у меня деньги из рук; я был один, и о сопротивлении нечего было и думать. Впрочем, мужья не только не ревнивы, но даже навязывают своих жён желающим. Отцы и матери точно так же поступают с детьми» {50} . Запись эта имеет созвучие от веков более ранних. Три мужа одной жены и навязывание жены проституткой – было в Индии обычным явлением. За четыре столетия до князя Салтыкова то же указывал Афанасий Никитин: «В Индийской земле гости останавливаются на подворьях, и кушанья для них варят господарыни; они же гостям и постель стелют, и спят с ними <…>. Ведь это жёнка, приятельница, а тесная связь даром – любят белых людей <…>. А жёны их со своими мужьями спят днём, а ночью они ходят к чужеземцам и спят с ними; они (жёны) дают им (гостям) жалованье и приносят с собой сладости и сахарное вино, кормят и поят ими гостей, чтобы их любили. Жёны же любят гостей – белых людей, так как их люди очень черны. И у которой жены от гостя зачнётся ребёнок, то её муж даёт жалованье, и если родится белое, то тогда гостю пошлины 18 денег, а если родится чёрное, тогда ему ничего нет; а что пил да ел – то ему было законом дозволенное» {51} .
Если же говорить о многомужестве, то вспомнить можно эпоху ещё более раннюю – седьмой век до нашей эры. Одна из героинь «Махабхараты» – Налаяни – мужа своего любила, но когда обещал тот исполнить любое из её желаний, произнесла: «Я хочу, чтобы ты любил меня, как пятеро мужчин, чтобы ты поочерёдно принимал пять разных обличий и вновь становился одним человеком, превращаясь в самого себя» {52} . Желание это было исполнено.
В той же «Махабхарате» другой пример многомужества – в рассказе главном о братьях Пандавах. Устроил царь панчалов сваямвару [40] , чтобы дочь свою – Драупади – замуж отдать. Ловкость требовалась в стрельбе из лука. Претенденту каждому назначено было попасть в цель, за дисками вращающимися укрытую, да так, что цель саму увидеть можно лишь по отражению в луже. В сваямваре победил третий из пяти Пандавов – Арджуна. Забрал он невесту, домой привёз. Пандавы тогда скрывались от Кауравов и должны были для сокрытия своих настоящих имён еду собирать от подаяний; прежде приносили они домой лишь гроши, объедки, а теперь привели красавицу богатую; захотелось Арджуне шутить о такой новости, крикнул он: «Мама, смотри, какое мы подаяние принесли!» Мать – Кунти – не выглядывая из кухни, ответила: «Молодцы. Разделите это поровну». Были тут ахи, были охи. Причитали все и стонали. Арджуна побледнел, мать расплакалась – просила забыть её слова. Но Пандавы не могли ослушаться родительского слова и должны были… разделить жену на пятерых. Каждый стал ей мужем равным… Несмотря на козни Кауравов, остались они счастливы, и дружно прожили несколько тысячелетий. В рай никто из них не попал – не смогли они улететь туда, отягощённые мелкими грехами. Драупади в рай не попала из-за того, что любила Арджуну чуть больше других мужей [41] …
Видели мы по ночам (в городах предыдущих) женщин, двигавшихся странно вдоль дороги, возле домов или свалок, но не могли бы наверняка заподозрить о них что-либо скверное. Для меня лучшей защитой от внимания проституток была Оля; одиночные прогулки могли быть иными. Кроме того, едва ли женщины местные избалованы вниманием туристов; если не брезгливость естественная, то, по меньшей мере страх перед болезнями множественными должен отвратить даже самых распутных иностранцев от знакомства с продажной индианкой (им в упреждение и вывешены объявления, подобные тому, что видели мы на гостиничной двери).
…
К полуночи узнали мы разочарование в здешних фруктах и ягодах. По сумеркам купили киви, яблоки-чика, арбуз (вида чудесного) и две дыни. Вечернюю прогулку окончив, ждали мы радости вкусовой, но арбуз оказался мерзким изнутри (с мякотью трухлявой); дыни съедобные были, но вкус имели скверный (есть их можно было ложкой, словно сметану). В разочаровании выбросили всё; надежду утешиться сохранили до киви. Те, однако, кислыми оказались. Довольствовались яблоками-чики (чересчур сладкими).
