Узнав, что Барух остается в доме в качестве гостя, Мари увлеченно занялась хлопотами по его устройству. Когда, запыхавшись, она впорхнула в гостиную, Спиноза сидел в кресле с томом судебных речей Цицерона.
— Барух! — вскрикнула она, заставив его вздрогнуть и оторваться от книги. — Неужели сестры не отдадут вам вашу кровать? Боюсь, что та, которую приготовила Сюзанна, окажется для вас маленькой.
Спиноза счастливо рассмеялся.
— Милая Мари! — сказал он. — Надеюсь, что кровать мне когда-нибудь отдадут, но я не стану перевозить ее сюда.
— Почему? — огорчилась девочка. — Вы не хотите жить вместе с нами?
— О! — воскликнул юноша. — С вами и с вашим отцом я готов провести всю мою жизнь. Но мне предстоит дальняя дорога, которая ведет вперед, к горизонту и к тому, что скрывается за ним. А тот, кто хочет быть впереди, должен шагать один.
— И куда же ведет эта ваша дальняя дорога? — поникшим голосом спросила Мари.
— Надеюсь, что к истине, — вдохновенно улыбнулся Барух Спиноза.
Глава II
ВРЕМЯ И МЕСТО
1
Барух Спиноза, который, приступив к литературной деятельности, взял себе имя Бенедикт (которое, как и присвоенное ему при рождении, соответствует по значению русскому слову «благословенный»), жил в сердцевине ХVII века.
Детство и юность философа приходятся на вторую половину немецкой религиозной войны и совпадают с государственным переворотом в Англии, который также был результатом стремлений к свободе совести. Его учение относится к сравнительно более спокойному периоду пятидесятых и шестидесятых годов — эпохе наивысшего процветания Голландии.
Возмужание же приходится на начало царствования французского короля Людовика XIV. Спиноза был очевидцем его коварства и насилия над Голландской республикой и мог судить об этом по собственным впечатлениям. В конце концов противостояние Голландии и Франции закончилось благополучно для его родины, но до этого времени философ уже не дожил.
2
К моменту изображенного в предыдущей главе отлучения молодого Спинозы от синагоги XVII век перевалил за половину.
Особенность этого переломного в истории человечества столетия заключалась прежде всего в том, что оно обозначило необратимый переход Европы от средневекового феодализма к новой капиталистической эпохе, начавшейся с этапа первоначального капиталистического накопления.
Но одновременно с этом материальным фундаментом, чтобы он обрел стабильность и стал надежной опорой для нового времени, необходимо и неизбежно стали развиваться новые общественные отношения, основанные на понятиях свободы, демократии, равенства всех перед законом, расцвета человеческого разума, впервые вновь востребованных европейским социумом после гибели античной цивилизации.
Рубежный одна тысяча шестисотый год по Рождестве Христовом, полыхнув ярким пламенем костра, на который гордо взошел Джордано Бруно, озарил новый путь развития основополагающих для разумной жизни идей — путь, оказавшийся тернистым и долгим, нередко поворачивающим вспять, но и поныне не потерявшим значения магистральной дороги европейской истории.
К началу XVII века относится первый этап освобождения человеческой мысли от оков схоластики.
Реформация если и не подрыла совсем, то, по крайней мере, значительно поколебала средневековое догматическое знание. Знаменитый тезис Лютера, что проповедуемое им учение может быть опровергнуто только Библией или чисто разумными доводами, возвратил человеческому уму его естественные права.
С тех пор в науке произошел подлинный переворот. Новым духом оказались пронизаны все ее сферы: вошли в полную силу, с одной стороны, критическое изучение Библии, а с другой — исследование и изложение вечных законов природы и человеческого духа. Начинается полное и свободное процветание всех естественных наук; одно за другим возникают новые миросозерцания.
Философия и богословие, дотоле связанные неразрывными узами, отделяются друг от друга. Философия становится самостоятельной наукой и занимает почетное место подле богословия.
Теперь на широкую арену мысли выступает почти одновременно ряд гениальных деятелей, единственная забота которых — очистить от чужеродных элементов и поставить на ноги науку, бывшую так долго в услужении у гнилой рутины и мертвого формализма.
Культура XVII века стала продолжением и завершением мощного подъема творческих сил эпохи Возрождения, которая в свою очередь получила импульс к возникновению от восстановленной в правах античности. Однако особенностью именно XVII века стало то, что в первую очередь он более всего доверял не величию и авторитету древних, а стремился к знаниям, полученным из непосредственного опыта.
Достаточно только назвать имена и перечислить важнейшие научные открытия, чтобы наглядно представить то уникальное место, которое досталось XVII веку в истории науки.
В начале его учение Коперника — еще только гипотеза, а в конце — общепризнанная истина.
В 1609 году Галилей открывает новую эру в истории астрономии, направляя изобретенную им зрительную трубу на звездное небо. При помощи своего изобретения он изучает Луну, строение Млечного пути, открывает спутники Юпитера, пятна на Солнце, наблюдает фазы Венеры и кольца Сатурна.
В этом же году Иоганн Кеплер формулирует законы движения планет.
Бурно развивается математика. Декарт создает свою аналитическую геометрию, а Лейбниц и его последователи открывают дифференциальное и интегральное исчисление.
В этом веке создается классическая механика, которая находит отражение в трудах Ньютона, Галилея, Гюйгенса и других ученых.
Необычайно возрастает интерес к естествознанию — биологии, физиологии, ботанике. Уильям Гарвей открывает двойной круг кровообращения, Антон Левенгук с помощью изобретенного им микроскопа проникает в тайны микромира.
Права подлинной науки обретает химия; виднейшим представителем этой науки является Роберт Бойль.
Словом, XVII век стал веком создания классической науки в современном понимании этого слова.
Такое обилие научных открытий и накопленных знаний во всех областях наук не могло не оказать влияния на философию и не породить великих философов, стремившихся создать стройную картину мироздания на основе последних достижений науки. В историю философии в это время навсегда вошли три великих имени — Декарт, Спиноза, Лейбниц.
Отцом новейшей философии стал Декарт. Он первым утвердил ее автономию и своим знаменитым Cogito ergo sum («мыслю, следовательно, существую») дал ей твердую точку опоры в самосознании и самостоятельном бытии познающего духа. Правда, Декарт не был настолько смел, чтобы совершенно стряхнуть с себя пыль средних веков и окончательно отделаться от условных, освященных временем формул. Зато прикрываясь этими формулами, великий мыслитель тем свободнее мог развивать и проводить в жизнь свои идеи.
