— Ну и хорошо. Хорошо, что он ушел.
— Неужели? — удивилась Розмари.
— Без него ты будешь счастливее, — сказала Карин.
— Да, — согласилась Розмари. — Ко мне снова возвращается самоуважение. Знаешь, даже не осознаешь, как много ты теряешь вместе с самоуважением и как тебе его не хватало, ты начинаешь понимать, только когда снова потихоньку его обретаешь. Как мне хочется, чтобы мы с тобой весело провели лето. Можем даже попутешествовать. Я даже не против вести машину, только не в самую чащобу. Или пойдем в пеший поход в лес, куда тебя Дерек водил. Я бы очень даже не против.
— Ага, — сказала Карин, хотя вовсе не была уверена, что без Дерека они не заблудятся.
Мысли ее были не о пеших походах с Дереком. Перед глазами стояла прошлогодняя сцена: Розмари на кровати, сжавшись в комок под стеганым пледом, плачет, закусывая в горестном приступе отчаяния углы этого самого пледа и подушки, а Дерек сидит у стола, за которым они с Розмари обычно работали, и читает очередную страницу рукописи.
— Не могла бы ты как-нибудь утихомирить свою мать? — говорит он.
— Ей нужен ты.
— Я с ней не могу справиться, когда она такая, — говорит Дерек.
Он откладывает прочитанную страницу и берет другую. Между страницами он смотрит на Карин, скорчив страдальческую мину. Вид у него истрепанный, старый и измученный.
— Терпеть не могу такое, — говорит он. — Прости.
Так что Карин пошла в спальню и погладила Розмари по спине, и Розмари тоже сказала:
— Прости меня, — и тут же спросила: — Что делает Дерек?
— Сидит на кухне, — ответила Карин, решив не уточнять, что он читает.
— А что он сказал?
— Сказал, что я должна пойти и поговорить с тобой.
— Ох, Карин, мне так стыдно.
Из-за чего же случился весь этот скандал? Успокоившись и приведя себя в порядок, Розмари каждый раз объясняла, что всему виной работа, их рабочие разногласия.
— Почему ты не бросишь работать над его книгой? — спрашивала Карин. — Тебе же и так есть чем заняться.
Розмари редактировала рукописи — так она и познакомилась с Дереком. Не потому, что он предложил свою книгу издательству, на которое трудилась Розмари, нет, он пока еще этого не сделал, просто один ее знакомый был другом Дерека, и этот самый друг сказал ему: «Я знаю одну женщину, она может тебе очень пригодиться». И вскоре Розмари переехала в пригород и поселилась в трейлере неподалеку от его дома — так она могла быть ближе к нему, чтобы работать над книгой. Поначалу Розмари оставила за собой съемную квартиру в Торонто, но потом отказалась от нее, потому что все больше времени проводила в трейлере. Она по-прежнему редактировала и другие тексты, хотя теперь их было не так уж много, и она устроила себе один рабочий день в неделю, выезжая в Торонто в шесть утра и возвращаясь оттуда в двенадцатом часу ночи.
— А о чем его книга? — однажды спросил у Карин Тед, на что Карин ответила:
— Что-то об исследователе Ла Сале
[41] и индейцах.
— Парень что — историк? Преподает в университете?
Этого Карин не знала. Дерек много чем занимался — был и фотографом, и горняком, и геодезистом, но если он и преподавал, то, скорее всего, в старшей школе, думала Карин. Энн говорила, что Дерек работает «вне системы».
Сам Тед как раз преподавал в университете. Он был экономистом.
Карин, конечно же, не посвящала ни Теда, ни Грейс в неприятности, происходившие якобы из-за споров насчет книги. Розмари во всем винила себя. Говорила, что это все давление. Иногда говорила, что все из-за климакса. Карин слышала, как мать сказала Дереку: «Прости меня» — и тот ответил: «Нечего тут прощать» — с холодным удовлетворением в голосе.
При этом Розмари покинула комнату. Они не слышали рыданий, но напряженно ждали, что она вот-вот снова расплачется. Дерек строго посмотрел Карин в глаза — на лице у него появилось смешное выражение мучительного недоумения.
Вот что я на этот раз должен сделать?
— Она очень ранима, — сказала Карин пристыженным голосом.
Чего она стыдилась? Поведения Розмари? Или того, что Дерек, похоже, делал ее — Карин — соучастницей своего довольства, своего презрения, которое простиралось далеко за пределы сиюминутности. И того, что невольно чувствовала себя польщенной.
Иногда она просто уходила. Шла по дороге прямо до дома Энн, и Энн, кажется, всегда была рада ее приходу. Она никогда не спрашивала Карин почему, но если Карин говорила: «Опять у них эта дурацкая ссора» — или, позднее, когда они придумали «особое» слово, «Снова у них шквал налетел», Энн никогда не выказывала ни удивления, ни огорчения. «Дерек такой несговорчивый», — могла она сказать, или: «Ну, я думаю, они помирятся». Но стоило Карин пойти дальше и сказать: «Розмари плачет», Энн говорила: «Давай лучше не будем это обсуждать, ладно?»
Зато с ней можно было поговорить о многом другом, она всегда была готова выслушать, но порой на ее лице появлялась недоверчивая улыбка.
Энн была миловидная пухленькая женщина. Ее светло-серые волосы свободно спадали на плечи, а на лбу у нее была выстрижена короткая челка. Энн часто-часто моргала во время разговора, так что встретиться с ней взглядом было непросто (Розмари говорила, что это нервное). А еще губы — губы у Энн были такие тонкие, что почти исчезали, когда она улыбалась, всегда закрыв рот, будто что-то утаивала.
— Знаешь, как Розмари познакомилась с Тедом? — сказала Карин. — Это было на автобусной остановке, шел дождь, и Розмари красила губы.
Затем ей пришлось сделать отступление и объяснить, что Розмари пришлось красить губы на остановке, потому что ее родители не знали, что она красится, — их религия запрещала губную помаду, как запрещала кинофильмы, высокие каблуки, танцы, сахар, кофе, не говоря уже об алкоголе и сигаретах.
Розмари тогда училась на первом курсе университета, и ей не хотелось выглядеть этакой святошей. Тед работал ассистентом профессора.
— Но они уже знали друг о друге, — рассказывала Карин и попутно объяснила, что Тед и Розмари жили на одной улице.
Тед обитал в привратницкой самого большого из богатых домов, отец его служил в этом доме водителем и садовником, а мать — экономкой. А Розмари жила в самом обычном богатом доме через дорогу (хотя образ жизни ее родителей нельзя было назвать обычной жизнью богатых людей: они не играли в карты, не ходили на приемы-вечеринки и не путешествовали, а еще по каким-то своим резонам использовали вместо холодильника ледник, пока не разорился последний поставщик льда).
