Ева коротышку проигнорировала. Она пристегнула Дейзи. Филип пристегнулся сам, без напоминания. Откуда-то появилась Трикси и обошла машину с безутешным видом, обнюхав все четыре колеса. Ева села за руль, закрыла дверь, положила потную руку на ключ. Машина завелась, и она въехала на гравий — в пространство, окруженное густыми кустами (ягодными, предположила она) и пожелтевшими лилиями в лопухах. Кое-где кусты были придавлены кучами старых покрышек, бутылок и жестяных банок. Трудно было представить, что весь этот мусор выброшен из дома, учитывая то, что там осталось, но, вероятно, так и было. И когда Ева разворачивала машину, она увидела какие-то фрагменты стены, открывшиеся в местах, где кусты были придавлены, обломки, на которых виднелось нечто белое.
Ей казалось, что она видит сверкающие осколки, вдавленные в стену.
Она не притормозила, чтобы вглядеться. Хоть бы Филип ничего не заметил — а то еще захочет остановиться. Она направила машину к аллее и миновала грязные ступени, ведущие к дому. Коротышка стоял там, маша обеими руками, и Трикси махала хвостом, уже стряхнув пугливую покорность настолько, что залаяла на прощанье и погналась за ними полпути до аллеи. Погоня была чистой формальностью, собака легко настигла бы их, если бы захотела, Еве пришлось замедлиться, когда она доехала до колеи. Она двигалась так медленно, что появившаяся из высоких сорняков фигура поравнялась с ними и легко на ходу открыла с пассажирской стороны переднюю дверцу, которую Ева не догадалась запереть, — и запрыгнула в машину. Оказалось, что это блондин, сидевший за столом спиной к ней, тот, чьего лица она не видела.
— Не пугайтесь. Никому не надо пугаться. Я просто подумала, не подкинете ли меня, ребята, хорошо?
Блондин оказался не мужчиной или мальчиком, это была девушка, девушка в чем-то грязном, похожем на нижнюю рубашку.
— Хорошо, — сказала Ева.
Каким-то чудом ей удалось не въехать от неожиданности в дерево.
— Не могла попросить вас там, в доме, — сказала девушка. — Я пошла в ванную, выпрыгнула в окно и прибежала сюда. Они, наверно, еще не знают, что я удрала. Они уже совсем на рогах там.
Девушка собрала в кулак край ночной рубашки, слишком большой для нее, и понюхала.
— Воняет, — сказала она. — Я ее подобрала в ванной, одна из Гарольдовых. Вонища.
Ева проехала колдобины, мрак аллеи и выбралась на нормальную дорогу.
— Господи Исусе, как я рада, что выбралась оттуда, — сказала девушка. — Понятия не имела, во что вляпалась. Даже не знаю, как я туда попала. Я даже не помню, как туда добралась, стояла ночь. Но мне там не место. Понимаете?
— Вроде они все там в стельку, — сказала Ева.
— Ну да. Еще бы. Извините, что я вас напугала.
— Да все в порядке, — сказала Ева.
— Я запрыгнула в машину, потому что боялась, что вы не остановитесь. Вы бы остановились?
— Не знаю, — ответила Ева. — Наверно, да, если бы сообразила, что вы девушка. Я вас там не слишком рассмотрела.
— Ага, я сейчас не особенно похожа на девушку. Выгляжу как полное дерьмо. Я не говорю, что не люблю компашки. Я люблю развлечься. Но компашки бывают разные, понимаете?
Она повернулась на сиденье и посмотрела на Еву в упор, так что Еве пришлось оторвать глаза от дороги на секунду и встретиться с ней взглядом. И она увидела, что девушка пьяна сильнее, чем показалось сначала. Ее карие глаза остекленели, но были широко открыты, округлились с усилием и приняли умоляющее и туманное выражение, как обычно у пьяных, что-то вроде последней отчаянной попытки тебя одурачить. Кожа на теле ее кое-где была покрыта пятнами, иногда пепельного цвета, лицо слегка помятое, расплывшееся с перепоя. Девушка была натуральная брюнетка — золотые перья намеренно и провокационно темнели у корней — и довольно хорошенькая, если не обращать внимания на неопрятность в ее нынешнем состоянии. Неизвестно, каким ветром занесло ее к Гарольду и его собутыльникам. Образ жизни и стиль времяпрепровождения, вероятно, лишил ее тело пятнадцати или двадцати природных фунтов — но она была невысока и уже точно не походила на мальчика. Ей полагалось быть аппетитной, симпатичной девушкой, всеми любимой пышкой.
— Херб, наверно, совсем рехнулся, раз привел вас туда, — сказала пышка, — у него не все дома, у Херба.
— Я заметила, — сказала Ева.
— Уж не знаю, что он там делает, наверно, работает на Гарольда. Но не думаю, что Гарольду от него так уж много проку.
Ева никогда не чувствовала сексуального влечения к женщине. И эта девушка в ее теперешнем потасканном состоянии вряд ли вообще могла кого-то привлечь. Но, может, девушка не могла поверить, что никому не мила, — и наверное, раньше она многим нравилась. Во всяком случае, рука ее скользнула по голому бедру Евы и проникла чуточку под кромку Евиных шорт. Привычным, отработанным движением, и пьяным, как и она сама. Она растопырила пальцы, чтобы сразу ухватить плоть, но перестаралась. Этому отработанному, автоматически многообещающему движению не хватало истинной, сильной, мучительной, свойской похоти, и Ева почувствовала, что рука может легко соскользнуть и начать ласкать кожаную обивку сиденья.
— Я в порядке, — сказала девушка, и ее голос, подобно руке, силился пробраться на новый, более интимный уровень отношений с Евой. — Вы меня понимаете? Понимаете, о чем я? Да?
— Конечно, — мгновенно уверила ее Ева, и рука девушки, покончив с любезностями, отправилась восвояси, словно усталая шлюха.
Но бесследно эти любезности не прошли. Их, таких вульгарных и неуверенных, оказалось достаточно, чтобы задеть какие-то старые струны.
То, что ласки, так или иначе, все равно сработали, наполнило Еву дурными предчувствиями, отбросив тень в прошлое: на все беспутное и импульсивное, на все многообещающее и серьезное, на все, в чем она не раскаялась, — на все соития ее жизни. Не настоящую вспышку стыда, не ощущение греха — просто грязную тень. Ну не шутка ли, что она начала вожделеть теперь, после чистейшего прошлого, с чистого листа. Но может быть, она по-прежнему, как и всегда, просто жаждет любви.
— Куда ты, собственно, направляешься? — спросила Ева.
Девушка резко откинулась, глядя на дорогу.
— А ты куда едешь? — поинтересовалась она. — Живешь неподалеку?
Туманный тон соблазна изменился, и, без сомнения, он точно так же изменился бы после акта любви, уступив грубоватой развязности.
— Тут через деревню ходит автобус, — сказала Ева. — Он останавливается на заправке. Я видела знак.
— Да, но вот ведь какое дело, — сказала девушка. — У меня нет денег. Понимаешь, я так спешила, что не взяла деньги. И смысл садиться в автобус без денег?
Дальше по списку следовало не отвечать на угрозу. Надо ей сказать, что можно проголосовать, раз нет денег. Вряд ли у нее в джинсах револьвер. Она просто притворяется, что вооружена.
А если нож?
Девушка впервые посмотрела на задние сиденья.
