Отец Софи был родом из Кералы, штата в южной части Индии. Ева встретила его в поезде, и всю поездку из Ванкувера в Торонто они провели вместе. Молодой доктор обучался в Канаде по аспирантской стипендии. Дома в Индии его ждали жена и маленькая дочка. Путешествие заняло три дня. В Калгари поезд остановился на полчаса. Ева и доктор обегали всю станцию в поисках аптеки, чтобы купить презервативы. И не нашли ни одной. Когда они добрались до Виннипега, где поезд стоял целый час, было уже поздно. Фактически — как сказала Ева, излагая эту историю, — когда они подъезжали к черте города Калгари, было, наверное, уже слишком поздно.
Он располагал плацкартой — все, что позволяла стипендия. А Ева пускала пыль в глаза и купила купе спального вагона. Именно это расточительное решение, сделанное в последнюю минуту, и уединенность купе ответственны, по словам Евы, за существование Софи и за величайшую перемену в жизни самой Евы. Ну и еще тот факт, что в районе станции Калгари невозможно было найти презерватив, ни за какие коврижки.
В Торонто она помахала рукой любовнику из Кералы, как машут случайному поездному попутчику, потому что ее встречал человек, который в это время представлял для нее большой интерес и являлся главной проблемой в ее жизни. Все три дня любовные движения дорожных спутников усиливались колыханием и раскачиванием поезда и, возможно, по этой причине казались безвинными, необоримыми. Видимо, это сказалось и на их чувствах, и на разговорах. Ева помнила только нежность и великодушие — ни тебе серьезности, ни отчаяния. Трудно быть серьезным, когда имеешь дело с пространством и перспективой купе.
Она сообщила Софи его имя — Томас, в честь святого. До их встречи Ева никогда не слышала о древних христианах в южной Индии. Какое-то время в подростковом возрасте Софи увлекалась Кералой. Она набрала книг в библиотеке и наряжалась в сари на вечеринки. Став постарше, она заговорила о том, что хочет отыскать отца. То, что она знала его имя и специализацию — болезни клеток, — казалось ей вполне достаточным. Ева напомнила ей о величине населения Индии и о том, что, возможно, он там уже больше не живет. Но так и не решилась объяснить, что появление Софи в жизни ее отца будет для него как гром среди ясного неба. К счастью, идея угасла, и Софи перестала надевать сари, когда все эти театральные этнические костюмы всем набили оскомину. Впоследствии она лишь раз упомянула отца — когда носила Филипа — и пошутила по поводу семейной традиции перелетных отцов.
Теперь она так не шутит. Софи стала более величавой, более женственной, грациозной и сдержанной. Однажды они шли лесом на пляж, и Софи наклонилась подхватить Дейзи, чтобы скорей выбраться из комариных владений, — и в эту минуту Еву поразило новое, запоздалое проявление красоты дочери. Пышнотелая, безмятежная, классическая красота, достигнутая не уходом и тщеславием, но бескорыстием и трудами. Она стала сильнее походить на индианку, ее кремово-кофейная кожа потемнела на калифорнийском солнце, и под глазами появились лиловые полумесяцы постоянной умеренной усталости.
Но она оставалась отличной пловчихой. Плаванье было единственным спортивным занятием, которое ее увлекало, и она плавала, как всегда, преотлично, каждый раз казалось, что она доплывет до середины озера. В первый день она с этим справилась и сказала:
— Как здорово! Я чувствую себя совершенно свободной.
Она не упомянула, что свободна, пока Ева смотрит за детьми, что она ценит это, но Ева понимала, что и без слов Софи ей благодарна.
— Я рада, — сказала она, хотя на самом деле испугалась.
Сколько раз она мысленно просила: «Вернись, вернись сейчас же», но Софи продолжала плыть, не обращая внимания на телепатическое послание. Ее темноволосая головка становилась пятном, потом пятнышком, потом и этот образ исчез в мерно бегущих волнах. И Ева не боялась, что силы оставят дочь, но думала о том, захочет ли она вернуться. Словно новая Софи, эта взрослая женщина, так привязанная к жизни, могла оказаться к ней более равнодушной, чем та хорошо знакомая Еве девочка, юная Софи, со всеми ее многочисленными выбрыками, любовями и трагедиями.
— Надо вернуть кассету в прокат, — обратилась Ева к Филипу. — Может, заедем туда перед пляжем.
— Меня уже тошнит от пляжа, — сказал Филип.
Еве не хотелось спорить. Учитывая отъезд Софи в аэропорт, все нарушенные планы, то, что они уезжают совсем, все они уедут к вечеру, ее тоже тошнило при мысли о пляже. И тошнило от дома, ибо все, что она видела, — это завтрашние опустевшие комнаты. Мелки, игрушечные машины, несобранные куски незамысловатой головоломки Дейзи — все ссыпано и увезено. Детские книжки, которые она знала наизусть. Никаких простыней, сохнущих за окном. И долгих восемнадцать дней коротать ей в этом доме одной.
— А что, если нам еще куда-нибудь съездить сегодня? — предложила она.
— Куда? — спросил Филип.
— Пусть это будет сюрпризом.
Вчера Ева вернулась из деревни, нагруженная провизией. Свежие креветки для Софи (сельский магазин теперь представлял собой по сути классический супермаркет, и там можно было найти все, что угодно), кофе, вино, ржаной хлеб без тмина — Филип терпеть не мог тмин, — спелая дыня, черешня, которую все обожали (правда, за Дейзи нужен глаз да глаз, чтобы не проглотила косточку), ведерко кофейно-шоколадно-сливочного мороженого и все, что нужно для жизни на неделю. Софи убирала со стола после ланча.
— О, — вскричала она, — что же мы будем делать со всем этим?
Иэн звонил, сказала она. Позвонил и сообщил, что летит в Торонто завтра. Работа над книгой пошла быстрее, чем он ожидал, и планы поменялись.
Вместо того чтобы ждать три недели, он прилетает завтра — взять Софи и детей в небольшое путешествие. Он хочет поехать в Квебек. Он там никогда не был и полагает, что дети должны увидеть ту часть Канады, где говорят по-французски.
— Он соскучился, — сказал Филип.
Софи засмеялась:
— Да, он скучает по нас.
Двенадцать дней, подумала Ева. Из трех недель прошло двенадцать дней. Она сняла дом на месяц. Она пустила своего приятеля Дева пожить в ее квартире. Еще одного безработного актера, бывшего в таких нешуточных или воображаемых финансовых обстоятельствах, что он отвечал на телефонные звонки разными голосами. Дев ей очень нравился, но она не могла вернуться и жить с ним в одной квартире.
Софи упомянула, что они поедут в Квебек на арендованной машине, а потом на ней же доедут до аэропорта, где ее и сдадут. Ни слова о том, что возьмут с собой Еву. В машине для нее не было места. Но разве она не могла ехать на своей? Взяв, например, Филипа для компании. Или Софи. Иэн может поехать с детьми, раз уж так соскучился, и дать Софи отдохнуть. Ева и Софи могли бы ехать вместе, как когда-то на летних каникулах, путешествуя до города, в котором они не бывали раньше и где Еве удалось разжиться работой.
Глупости это все. Машине Евы было девять лет, и состояние ее не располагало к долгим поездкам. И скучал-то Иэн именно по Софи — это было написано на ее раскрасневшемся лице, хоть она и отвернулась. К тому же Еву никто не звал.
