— Я всегда читаю ему газету, — сказала миссис Горри. — Читать сам он может, но газета у него в руках не держится, и глаза сразу устают.
Так что я читала газеты мистеру Горри, пока миссис Горри, легко ступая под цветастым зонтиком, шла к автобусу. Я читала ему спортивные страницы, и официальные сообщения муниципалитета, и новости мирового значения, и все об убийцах и грабителях и о плохой погоде. Я читала письма к редактору и письма к доктору, который давал медицинские советы, и вопросы к Энн Ландерс и ее ответы. Видимо, спортивные новости и письма к Энн Ландерс его интересовали больше всего прочего. Иногда я неверно произносила имя спортсмена или путала термины, так что получалась бессмыслица, и мистер Горри указывал мне раздраженным ворчанием, что следует попытаться снова. Когда я читала спортивные страницы, он всегда напрягался. А когда про Энн Ландерс — лицо его расслаблялось и раздавались звуки, которые я принимала за благодарные, — что-то вроде бульканья и громкого урчанья. Они возникали именно тогда, когда письма затрагивали чисто женские или тривиальные проблемы (женщина писала, что ее свояченица утверждает, что сама испекла пирог, хотя забыла убрать бумажную салфетку из кондитерской под ним) или когда речь шла — в иносказательной манере, как тогда было принято, — о сексуальных отношениях.
Во время чтения передовиц или пространного вздора о том, что сказали русские в ООН и что ответили американцы, его веки опускались, или, скорее, веко над еще видящим глазом опускалось почти полностью, а другое, над невидящим потемневшим зрачком, приопускалось, и движение груди его становилось все более заметным, так что я могла сделать паузу и проверить, не заснул ли он. И тогда он издавал другой звук — отрывистый и укоряющий. Я привыкала к нему, он привыкал ко мне, и в звуке этом слышалось все меньше упрека и все больше убеждения. Он убеждал меня не столько в том, что не спит, сколько в том, что пока еще не умирает.
Вероятность того, что он умрет прямо у меня на глазах, сначала вызывала во мне ужас. Почему бы ему не умереть, если он уже по крайней мере наполовину мертв? Слепой глаз, словно камень под черной водой, и угол рта со стороны этого глаза всегда открыт, являя собственные плохие зубы (у большинства стариков зубы вставные), с темными пломбами, мерцающими на мокрой эмали. Он был жив, и казалось, что это ошибка природы, которая в любой момент может быть исправлена. Но потом я сказала себе: надо к нему привыкать. И выглядел он грандиозно: большая благородная голова и широкая натруженная грудь — и бессильная правая рука на длинном бедре в брючине, рука, которая отвлекала меня от чтения, когда попадалась на глаза. Подобен мощам он был, древний воин из варварских времен. Эрик Кровавая Секира
[23]. Король Кнут
[24].
Мощь покидает королей, — морской король признался рати, —
Не бороздить мне вновь морей, я больше не завоеватель.
Вот каким он был. Его полумертвый корпус, представляющий опасность для мебели и крушащий стены, когда он совершал великий поход в туалет. Запах его, не зловонный, но и не отдающий детской мыльно-тальковой чистотой, запах плотной одежды со следами табака (хотя он уже не курил) и заключенной под одеждой кожи, такой же плотной, думала я, и натянутой, с ее барственными выделениями и животным жаром. Легкий, но постоянный запах мочи на самом деле мог бы вызвать у меня отвращение, если бы исходил от женщины, но в его случае был не только простительным, но даже казался неким выражением древних привилегий. Если я заходила в туалет после него, то там стоял дух логова — логова шелудивого, но все еще сильного зверя.
Чесс заявил, что я попусту трачу время, сидя с мистером Горри. Погода улучшилась, и дни стали длиннее. Магазины обновляли витрины, выходя из зимней спячки. Все стали подумывать о найме новых служащих. Так что и мне следовало выходить на поиски работы. Миссис Горри платила мне всего сорок центов в час.
— Но я же ей пообещала, — возразила я.
Однажды он сказал, что видел, как она выходит из автобуса. Он видел ее из окна своего кабинета. И было это вовсе не рядом с больницей Святого Павла.
— Наверно, у нее был перерыв.
— Никогда раньше не видел ее при дневном свете, — сказал Чесс. — Господи помилуй.
Я предложила мистеру Горри прогулку в инвалидном кресле, когда погода улучшилась. Но он отверг эту идею, исторгнув такие звуки, которые уверили меня определенно, что ему неприятно разъезжать в коляске у всех на виду или, может быть, неприятно, что его будет везти наемная сиделка вроде меня.
Чтобы спросить его о прогулке, я прервала чтение газеты, а когда попыталась продолжить, он начал жестикулировать и мычать, сообщая, что устал слушать. Я отложила газету. Он помахал здоровой рукой, указывая на кучу альбомов на нижней полке стола позади него. Звуков стало больше. Я могу их описать как хрюканье, храп, отхаркивание, лай, бормотание. Но сейчас эти звуки почти складывались в слова. Они и звучали как слова. Я слышала не только категорические утверждения и требования («Не хочу». «Помоги встать». «Дай глянуть на часы». «Я хочу пить»), но и более сложные высказывания: «Боже, почему эта собака не заткнется?» или «Ну и треп» (это после того, как я прочла не то речь, не то передовицу в газете).
Теперь я слышала: «Давай поглядим, нет ли там чего поинтереснее газет».
Я вытащила стопку альбомов с полки и устроилась у его ног на полу. На обложках были выписаны большими черными фломастерами буквы и даты прошедших годов. Я перелистывала альбом за 1952 год и увидела вырезки из газет по поводу похорон Георга VI. А выше надпись фломастером: «Альберт Фредерик Георг. Родился в 1885. Умер в 1952». Фотография трех королев в траурных вуалях.
На следующей странице история об Аляскинской трассе.
— Какие интересные документы, — сказала я. — Хотите, я помогу начать новый альбом? Вы выберете то, что вам интересно, я вырежу и вклею туда.
Его мычание означало «Слишком много возни», или «Кому это сейчас интересно?», или даже «Что за глупая идея».
Он смахнул короля Георга VI, желая увидеть даты на других альбомах. И не нашел того, что хотел. Он качнулся в сторону книжного шкафа. Я принесла еще одну стопку альбомов. Я поняла, что он ищет альбом за какой-то определенный год, и держала каждый так, чтобы он видел обложку. Иногда я пробегала по страницам, несмотря на его недовольство. Я увидела статью про пантер на острове Ванкувер и еще одну — о смерти акробата, упавшего с трапеции, и еще о ребенке, который выжил в снежной лавине. Мы вернулись в годы войны, добрались до тридцатых, до года моего рождения, и еще почти на десять лет назад, пока он не нашел то, что искал. И отдал приказ:
